Получая награду, которой ваша свободная Академия великодушно удостоила меня, я испытал чувство огромной благодарности, тем более глубокой, что прекрасно сознавал, до какой степени это отличие превосходит мои скромные личные заслуги. Любой человек, особенно художник, стремится к признанию. Я, разумеется, тоже. Но, узнав о вашем решении, я невольно сравнил его значимость с тем, что я представляю собой на самом деле. Какой человек, еще довольно молодой, богатый одними лишь своими сомнениями и далеко не совершенным писательским мастерством, привыкший жить в трудовом уединении или в уединении дружбы, не испытал бы испуга при известии о решении, которое в мгновение ока выставило его, одинокого, погруженного в себя, на всеобщее обозрение в ослепительных лучах славы? С легким ли сердцем мог он принять эту высокую честь, в то время как в Европе столько других, поистине великих писателей осуждено на безвестность; в тот час, когда его родина терпит нескончаемые бедствия?
Да, я познал этот панический страх, это внутреннее смятение. И чтобы вновь обрести душевный покой, мне пришлось соразмерить мою скромную персону с этим незаслуженно щедрым даром судьбы. Поскольку мне трудно было соотнести себя с этой наградой, опираясь лишь на собственные заслуги, я не нашел ничего другого, как призвать на помощь то, что на протяжении всей моей жизни, при самых различных обстоятельствах, поддерживало меня, а именно: представление о моем литературном творчестве и о роли писателя в обществе. Позвольте же мне, исполненному чувствами благодарности и дружбы, объяснить — так просто, как мне удастся, — каково оно, это мое представление.
Я не могу жить без моего творчества. Но я никогда не ставил это творчество превыше всего. Напротив, оно необходимо мне именно затем, чтобы не отдаляться от людей и, оставаясь самим собой, жить точно так же, как живут все окружающие. В моих глазах творчество не является утехой одинокого художника. Оно — средство взволновать чувства как можно большего числа людей, дав им «избранный», возвышенный образ повседневных страданий и радостей. Вот почему оно обязывает художника не уединяться, подвергает его испытанию и самыми банальными, и универсальными истинами. Бывает так, что человек избирает удел художника оттого, что ощущает себя «избранным», но он очень быстро убеждается, что его искусство, его избранность питаются из одного лишь источника: признания своего тождества с окружающими. Художник выковывается именно в этом постоянном странствии между собой и другими, на полдороге от красоты, без которой не может обойтись, к людскому сообществу, из которого не в силах вырваться. Вот почему истинному художнику чуждо высокомерное презрение: он почитает своим долгом понимать, а не осуждать. И если ему приходится принимать чью-то сторону в этом мире, он обязан быть только на стороне общества, где, согласно великому изречению Ницше, царить дано не судьбе, но творцу, будь то рабочий или интеллектуал.
По той же причине роль писателя неотделима от тяжких человеческих обязанностей. Он, по определению, не может сегодня быть слугою тех, кто делает историю, — напротив, он на службе у тех, кто ее претерпевает. В противном случае ему грозят одиночество и отлучение от искусства. И всем армиям тирании с их миллионами воинов не под силу будет вырвать его из ада одиночества, даже если — особенно если — он согласится идти с ними в ногу. Но зато одного лишь молчания никому не известного узника, обреченного на унижения и пытки где-нибудь на другом конце света, достаточно, чтобы избавить писателя от муки обособленности, — по крайней мере, каждый раз, как ему удастся среди привилегий, дарованных свободой, вспомнить об этом молчании и сделать его средствами своего искусства всеобщим достоянием.
Ни один из нас недостаточно велик для такого призвания. Но во всех обстоятельствах своей жизни, безвестный или временно знаменитый, страдающий в кандалах тирании или пока что наделенный свободой слова, писатель может обрести чувство живой солидарности с людьми, которое оправдает его существование — при том единственном и обязательном условии, что он взвалит на себя, насколько это в его силах, две ноши, составляющие все величие нелегкого его ремесла: служение правде и служение свободе. Поскольку призвание художника состоит в том, чтобы объединить возможно большее число людей, оно не может зиждиться на лжи и рабстве, которые повсюду, где они царят, лишь множат одиночества. Каковы бы ни были личные слабости писателя, благородство нашего ремесла вечно будет основываться на двух трудновыполнимых обязательствах — отказе лгать о том, что знаешь, и сопротивлении гнету.
В течение двадцати и более лет безумной истории я, заброшенный беспомощным, как и все мои сверстники, в бешеный водоворот времени, поддерживал себя одним только смутным ощущением того, что сегодня профессия писателя — честь, ибо это занятие обязывает, и обязывает не только писать. Меня, в частности, оно подвигло на то, чтобы нести, в меру моих сил и способностей, вместе со всеми, кто переживал ту же историю, крест несчастья и факел надежды, символ всего, что мы делили между собой. Людям, родившимся в конце первой мировой войны, отметившим свое двадцатилетие как раз в момент возникновения гитлеровской власти и одновременно первых революционных процессов и для вящего усовершенствования их воспитания ввергнутым в кошмар испанской и второй мировой войн, в ад концентрационных лагерей, в Европу пыток и тюрем, сегодня приходится воспитывать своих сыновей и создавать ценности в мире, которому угрожает ядерная катастрофа. Поэтому никто, я думаю, не вправе требовать от них оптимизма. Я даже придерживаюсь мнения, что мы обязаны понять — не прекращая одновременно бороться с этим явлением — ошибку тех, кто, не выдержав гнета отчаяния, оставил за собой право на бесчестье и канул в бездну современного нигилизма. Но факт остается фактом: большинство из нас — как у меня на родине, так и в Европе — отринуло этот нигилизм и перешло к поиску нового смысла жизни. Им пришлось освоить искусство существования во времена, чреватые всемирной катастрофой, чтобы, возродившись, начать ожесточенную борьбу против инстинкта смерти, хозяйничающего в нашей истории.
Каждое поколение уверено, что именно оно призвано переделать мир. Мое, однако, уже знает, что ему этот мир не переделать. Но его задача, быть может, на самом деле еще величественнее. Она состоит в том, чтобы не дать миру погибнуть. Это поколение, получившее в наследство изуродованную историю — смесь разгромленных революций, обезумевшей техники, умерших богов и выдохшихся идеологий, историю, где нынешние заурядные правители, уже не умея убеждать, способны все разрушить, где разум опустился до прислуживания ненависти и угнетению, должно было возродить в себе самом и вокруг себя, основываясь лишь на собственном неверии, хоть малую часть того, что составляет достоинство жизни и смерти. Перед лицом мира, находящегося под угрозой уничтожения, мира, который наши великие инквизиторы могут навечно превратить в царство смерти, поколение это берет на себя задачу в сумасшедшем беге против часовой стрелки возродить мир между нациями, основанный не на рабском подчинении, вновь примирить труд и культуру и построить в союзе со всеми людьми ковчег согласия. Не уверен, что ему удастся разрешить до конца эту гигантскую задачу, но уверен, что повсюду на земле оно уже сделало двойную ставку — на правду и на свободу — и при случае сможет без ненависти в душе отдать за них жизнь. Оно — это поколение — заслуживает того, чтобы его восславили и поощрили повсюду, где бы то ни было, и особенно там, где оно приносит себя в жертву. И уж, во всяком случае, именно ему хотел бы я, будучи заранее уверен в вашем искреннем одобрении, переадресовать почести, которые вы сегодня оказали мне.
И теперь, отдав должное благородному ремеслу писателя, я еще хотел бы определить его настоящее место в общественной жизни, ибо он не имеет иных титулов и достоинств, кроме тех, которые разделяет со своими собратьями по борьбе: беззащитными, но стойкими, несправедливыми, но влюбленными в справедливость, рождающими свои творения без стыда, но и без гордыни, на глазах у всех, вечно мятущимися между страданием и красотой и, наконец, призванными вызывать из глубин двойственной души художника образы, которые он упорно и безнадежно пытается утвердить навечно в разрушительном урагане истории. Кто же после этого осмелится требовать от него готовых решений и прекраснодушной морали? Истина загадочна, она вечно ускользает от постижения, ее необходимо завоевывать вновь и вновь. Свобода опасна, обладать ею так же трудно, как и упоительно. Мы должны стремиться к этим двум целям, пусть с трудом, но решительно продвигаясь вперед и заранее зная, сколько падений и неудач поджидает нас на этом тернистом пути. Так какой же писатель осмелится, ясно понимая все это, выступать перед окружающими проповедником добродетели? Что касается меня, то должен повторить еще раз, что я отнюдь таковым не являюсь. Никогда я не мог отказаться от света, от радости бытия, от свободной жизни, в которой родился. И хотя тяга ко всему этому повинна во многих моих ошибках и заблуждениях, она, несомненно, помогла мне лучше разобраться в моем ремесле, она помогает и сегодня, побуждая инстинктивно держаться всех тех осужденных на немоту людей, которые переносят созданную для них жизнь только благодаря воспоминаниям или коротким, нежданным возвратам счастья.
Итак, определив свою истинную суть, свои пределы, свои долги, а также символ своей трудной веры, я чувствую, насколько мне легче теперь, в заключение, показать вам всю необъятную щедрость того отличия, которым вы удостоили меня; насколько мне легче теперь сказать вам также, что я хотел бы принять эту награду как почести, возданные всем тем, кто, разделяя со мною тяготы общей борьбы, не только не получил никаких привилегий, но, напротив, претерпел несчастья и подвергся преследованиям и гонениям. Мне остается поблагодарить вас от всего сердца и публично, в знак моей признательности, дать ту же, вечную клятву верности, которую каждый истинный художник каждодневно дает себе молча, в глубине души.
Альбер Камю, 1957
Химического оружия против собственного населения. Прошел год, и Асад, по всей видимости, снова применил отравляющее вещество в осажденном пригороде Дамаска , убив десятки человек.
Решит ли президент Трамп снова, что применение химического оружия нетерпимо? Ответит ли он еще раз ракетным ударом? Возможно. Но это не имеет никакого значения. Если говорить о Сирии , то Вашингтон там ведет себя непоследовательно, а в конечном итоге, незаинтересованно. И Асад об этом знает. А еще он знает о том, что пока нет продолжительных и сосредоточенных военных действий США, его режим сможет жить и здравствовать. Он редко ставит себя под реальную угрозу. Долгие годы Асад тщательно балансирует, сочетая агрессию и жестокость со стратегическим терпением. Это помогает ему в отношениях с США и наверняка поможет снова в ходе последнего кризиса.
Асад внимательно прислушивается к сигналам из Вашингтона и понимает, каковы устремления и озабоченности США на Ближнем Востоке. И то, что он наблюдает в последнее время, ему явно по душе.
За неделю до химической атаки Асад услышал, как президент Трамп объявил, что американские войска «очень скоро» уйдут из Сирии, и пусть тогда сирийские проблемы решает кто-то другой. За несколько недель до этого госсекретарь Рекс Тиллерсон заявил, что Соединенные Штаты будут оставаться в Сирии неопределенно долго, и что их цель - ни больше, ни меньше - это смещение Асада. А потом Тиллерсона уволили.
В условиях такого хаоса, противоречий и непоследовательности Асад вполне естественно чувствует уверенность в себе и применяет химическое оружие. Наверное, ему кажется, что он сможет пережить и переждать ограниченные удары нашего противоречивого президента. Он уверен в этом, так как на протяжении нескольких лет жизнь убеждала его, что Соединенным Штатам не достает желания и твердости, для того, чтобы призвать его к ответу за многочисленные злодеяния. А это значит, что он может периодически совершать крайне агрессивные действия, после которых мировое сообщество неизбежно выступает с гневными протестами и осуществляет ограниченные ответные действия, эффект от которых невелик.
Ключевое средство выживания Асада - переждать своих нерешительных врагов.
В 2003 году он видел, как Соединенные Штаты вторглись в соседний Ирак и вытащили его грозного диктатора из какой-то норы в земле. На какое-то время Асад встревожился, посчитав, что он станет следующим. Но вместо того, чтобы успокоить американцев, отказавшись от поддержки террористических группировок и от альянса с Ираном , он решил выждать, пока Соединенные Штаты не истощат свои силы в Ираке. (Он способствовал этому, направляя туда экстремистов.) Естественно, Соединенные Штаты не только пощадили Асада, но и ушли из Ирака, вернувшись домой.
В 2005 году в Бейруте убили ливанского президента Рафика Харири . Подозрение пало на сирийский режим и его союзников из «Хезболлы» . Соединенные Штаты в ответ усилили дипломатическое давление и со временем вынудили правительство Асада прекратить длившуюся 29 лет оккупацию Ливана . Но Асад не был обескуражен.
Его правительство снова внедрилось в Ливан через разведчиков, завербованных агентов и местных союзников. Асад знал, что Соединенные Штаты устали от Ближнего Востока, потому что иракская война пошла не так, как надо. Поэтому вместо того, чтобы прекратить свое вмешательство в ливанские дела, он начал постепенно усиливать его. Расследовавший убийство Харири международный трибунал переключил свое внимание с сирийского режима на отдельных членов «Хезболлы».
Довольно скоро сын Харири Саад, ставший новым премьер-министром, проглотил чувство собственного достоинства и посетил Асада в Дамаске. Он был не единственным бывшим врагом, приехавшим наводить мосты. Президент Франции Николя Саркози в День взятия Бастилии в 2008 году тоже принял Асада в качестве почетного гостя, хотя ранее Париж обвинял его в убийстве французского союзника Рафика Харири.
В 2009 году в Дамаск приехал Джон Керри , назвавший сирийского президента «важнейшим игроком, несущим региону мир и стабильность». Итак, Асад переждал очередную преходящую бурю западной враждебности, на смену которой пришла откровенная дружба. При этом он отстоял свои интересы в Ливане.
Когда в 2011 году в Сирии началась гражданская война, президент Барак Обама призвал Асада уйти. Порой казалось, что Соединенные Штаты могут даже попытаться добиться этого ухода. Однако Асад предпринял ряд шагов для защиты от американской интервенции. Он дал возможность укрепиться «Исламскому государству» (запрещенная в России организация - прим. ред.), создав дилемму для американцев, которым пришлось задуматься: неужели мы допустим, чтобы Сирию захватили джихадисты? Пока существовало «Исламское государство», Асад был в безопасности, и ему оставалось только ждать. Его не только пощадили. Соединенные Штаты даже обязали его бороться с «Исламским государством», позволив ему при этом беспрепятственно вести войну против оппозиции.
Когда «Исламское государство» ослабло, в жизни у Асада снова возникли опасности. Разгром этой группировки устранил дилемму «Асад или джихадисты», но он также совпал по времени с появлением новой администрации в Вашингтоне, которая зациклилась на том, чтобы ослабить влияние главного союзника Асада Ирана. Тем не менее, несмотря на заявление Тиллерсона, пообещавшего сохранить американское военное присутствие в Сирии, президент Трамп вскоре подал сигнал о том, что США разобьют ИГИЛ и уйдут из Сирии.
Скорее всего, это будет не последнее слово США о Сирии. Новые атаки с применением химического оружия могут заставить Вашингтон еще раз надавить на Дамаск, и тогда Трамп постарается доказать, что «красные линии» что-то значат. Если так, то Асад снова займет выжидательную позицию, пережидая американский ответ, каким бы он ни был. Он прекрасно понимает, что эти действия не поставят под угрозу выживание его режима. А затем Асад возобновит покорение Сирии. (Хотя вполне возможно, что политическая машина в Вашингтоне совершенно неработоспособна, и поэтому не сможет выработать стратегию и осуществить ее.)
Американские политики любят говорить, что Асад не выиграл войну, потому что значительная часть Сирии оккупирована иностранными государствами, города лежат в руинах, а его режим превратился в парию на международной арене. Но сам Асад верит, что побеждает, что он со временем вернет страну под свой контроль, и что волна авиационных и ракетных ударов ничего не изменит. И кто может его винить за такую уверенность?
Фейсал Итани - старший научный сотрудник Центра изучения Ближнего Востока имени Рафика Харири при Атлантическом совете.
«Можно ли быть на сто процентов уверенным в том, что ваш партнер именно тот, кто вам нужен? Какие качества свидетельствуют об этом?»
Вряд ли в чем-то можно быть уверенным на все сто — наша жизнь частенько меняется, не спрашивая, готовы ли мы к переменам. И все-таки я абсолютно убеждена: если вы не поленитесь досконально изучить на нашем сайте разделы, касающиеся любви, близости и совместимости партнеров, то сможете достаточно уверенно оценивать всех кандидатов. Один из самых важных выводов звучит так: партнер не только должен быть хорошим человеком, он должен обладать еще и хорошим характером.
Вы задумывались о том, что именно в вашем партнере привлекло вас в самом начале ваших отношений? Скорее всего, вам понравились какие-то «качества» (как вы называете их в своем вопросе) его личности — например, способность рассмешить вас, мягкость в обращении с вами, любовь к велосипедным прогулкам или что-нибудь еще. До тех пор пока общение с ним доставляет вам удовольствие, у вас не возникает вопроса о том, на самом ли деле эти отношения делают вас счастливой. Но рано или поздно этот вопрос возникнет, и тогда вам придется обратить внимание на характер партнера. Характер определяет обращение человека с самим собой, с вами и, наконец, с вашими будущими детьми. Это фундамент для подлинно здоровых отношений. Если сравнить вашего партнера с тортом, то личность — это крем, а характер — бисквитная основа.
Конечно, важно спросить себя: «Любит ли меня мой партнер?» — и получить положительный ответ, но этого недостаточно. Гораздо важнее другой вопрос: «Сможет ли наша любовь выдержать испытание временем?» А это определяется совместимостью ваших характеров. Психологи выделяют шесть моментов, на которые вам стоит обратить внимание для того, чтобы понять характер вашего партнера и выяснить для себя, подходит ли вам этот человек для длительных и прочных отношений.
1. Готовность к личностному росту
Именно эта готовность является важнейшей составляющей человеческого характера. Если ваш партнер готов работать над собой и изменяться, можете считать, что вам очень повезло: он не станет увиливать от обсуждения совместных трудностей и собственных недостатков; не откажется обратиться к специалисту, если в этом возникнет необходимость; не закроет глаза на необходимость добиваться улучшений в отношениях и так далее.
Готовность к личностному росту означает:
— Ваш партнер готов приложить все силы к тому, чтобы быть для вас надежным другом и хорошим супругом.
— Он готов воспользоваться помощью специалистов и соответствующей литературы, лекций, семинаров, групповых тренингов и индивидуальных консультаций.
— Он сознает наличие у себя психологических комплексов и вредных эмоциональных программ и старается освободить ваши отношения от их влияния.
— Он ставит себе достижимые цели, и вы со временем замечаете реально происходящие в нем перемены.
2. Эмоциональная открытость
Быть в близких отношениях с кем-либо означает не только делить на двоих дом, стол и постель. Здесь приходится разделять друг с другом чувства. Вот почему очень важной для партнерских отношений чертой характера я считаю эмоциональную б открытость. Вы можете считать своего партнера эмоционально открытым, если:
во-первых, у него есть чувства;
во-вторых, он знает, что именно он чувствует;
в-третьих, делится своими чувствами с вами,
и в-четвертых, умеет выразить свои чувства к вам.
Множество отношений не удались как раз по причине того, что партнеры не умели или не желали выражать свои чувства. Просто запомните: ЕСЛИ ВАШ ПАРТНЕР НЕ СПОСОБЕН РАЗОБРАТЬСЯ В СВОИХ СОБСТВЕННЫХ ЧУВСТВАХ И ВЫРАЗИТЬ ИХ, ОН НЕ ГОТОВ И К БЛИЗКИМ ОТНОШЕНИЯМ.
3. Искренность
Честность, благородство и доверие друг к другу — неотъемлемая часть подлинно близких отношений. Знание того, что вы всегда можете доверять и доверяться партнеру, дает вам ни с чем не сравнимое чувство безопасности. Вот какими чертами должен обладать подлинно благородный муж (или жена):
— Честность с самим собой. Многие люди могут быть честными с окружающими, но лгут самим себе. Разговаривайте, делайте выводы. Избегайте тех, кто является мастером самообмана.
— Честность с окружающими. Не склонен ли он обманывать окружающих, пусть даже незнакомых и по мелочам? Может быть, он на работе обманывает шефа? Или скрывает правду о своей жизни от родственников? А может быть, вам известно, что он частенько привирает друзьям? Если вы не уверены в честности партнера по отношению к другим, вы неизбежно потеряете уважение к нему и не сможете полностью доверяться ему сами.
— Честность по отношению к вам. Это означает, что он не скрывает от вас никаких подробностей своей жизни или черт своей личности; он ради собственного спокойствия не болтает с вами только о том, что вам приятно слышать; он сообщает вам правду о себе и доверяется вашей честности, не требуя страшных клятв и не устраивая вам проверок. (Не играет с вами в чувства. Игры хороши на игровых площадках, а не в отношениях между людьми.
4. Зрелость и ответственность
Вот что отличает зрелого и ответственного человека:
— Умение позаботиться о себе. Достаточно взрослый человек способен сам заработать себе на жизнь; самостоятельно поддерживает чистоту и порядок в своем доме; умеет приготовить себе поесть.
— Ответственность за свои слова. Это значит, что ваш партнер не забывает платить по счетам, выполняет собственные обещания, не опаздывает на встречи и не допускает, чтобы людям было за него стыдно. Речь идет не о провозглашаемых принципах, а о повседневной жизни.
— Люди уважают его.
5.Высокая самооценка
Может быть, вы и раньше слыхали про эту нехитрую истину, но не грех напомнить о ней еще раз. Она на редкость точна: ЧЕЛОВЕК СПОСОБЕН ЛЮБИТЬ ДРУГОГО ЧЕЛОВЕКА РОВНО НАСТОЛЬКО, НАСКОЛЬКО ОН ЛЮБИТ САМОГО СЕБЯ. Вот одна из самых распространенных ошибок при выборе партнера: будучи ослепленными любовью, мы обращаем внимание лишь на то, насколько он любит нас, и забываем, как он относится к самому себе. Чем точнее и стабильнее самооценка человека, тем прочнее будут и его чувства к вам. Вот почему важно обратить внимание на следующие признаки высокой самооценки:
— Ваш партнер гордится собой
Если человек: постоянно оправдывается, значит, он недоволен собой; если он недоволен собой, следовательно, не чувствует гордости за себя. Ваш партнер должен быть человеком, который имеет чувство стабильной удовлетворенности за то, кем он является и кем становится с течением жизни.
— Не испытывая чувства неполноценности, он стремится к саморазвитию
То, как человек относится к самому себе, заметно по тому, что он для себя делает: насколько следит за своим питанием, своим домом, своим телом, машиной и всем, чем владеет. Все это отражает уровень его самооценки. Тот, кто махнул рукой на себя, со временем махнет ею и на вас.
— Не позволяет другим унижать себя
Человек с сознанием жертвы — плохой партнер, даже если очень сильно любит вас. Во всех собственных несчастьях он винит других, что отражает низкий уровень его самооценки.
— Подтверждает свою самооценку реальными поступками
Поступки — вот единственно верное мерило. Выбирайте того, кто уверенно и решительно действует ради достижения поставленных целей, а не просто красиво говорит о них.
6. Жизненный оптимизм
С давних пор принято делить людей на пессимистов и оптимистов. Если вам предстоит избрать себе спутника на всю оставшуюся жизнь, из какой категории вы предпочтете выбирать? Пессимисты всегда заостряют внимание на проблемах, во всем видят недостатки и выискивают поводы для жалоб, над ними властвуют хандра и беспокойство, их единственная опора — цинизм. Оптимист рассматривает препятствия как возможности для самосовершенствования, верит, что все идет к лучшему, и сосредоточен на поиске решений. Выбор за вами!
Никто в полной мере не знает, что именно сформировало его мышление. Мне трудно проследить в деталях происхождение концепций, выдвинутых в этой книге, и докопаться до причин их постепенного изменения в процессе многолетней работы. В их развитие внесли вклад многие социологи, и каждый раз, когда источник известен, на него сделана ссылка в многочисленных примечаниях к отдельным главам. Но среди них есть шесть человек, у которых я в особом долгу, в разной степени и по разным причинам, и именно им я хочу отдать дань уважения.
Самая первая и глубочайшая признательность лишь в какой-то мере и слишком поздно отражена в самом факте посвящения этой книги Чарльзу X. Хопкинсу. Благодаря тому, что этот человек, муж моей сестры, жил на этом свете, у многих людей укрепилось чувство собственного достоинства. И тюка живы те, кто соприкасался с ним, будет жив и он. С любовью, уважением и благодарностью я посвящаю эту книгу Хопу, который обнаружил, что может научить других.
Своему хорошему другу Джорджу Итону Симпсону, ныне работающему в Оберлинском колледже, я признателен за то, что он взялся за самонадеянного второкурсника, чтобы тот понял, как будоражит интеллект изучение работы систем социальных отношений. Более благоприятного знакомства с социологией я не мог бы для себя и представить.
Еще до того, как Питирим Сорокин погрузился в изучение всемирных исторических процессов (что представлено в его «Социальной и культурной динамике»), он помог мне избавиться от узости кру-
© Перевод. Егорова Е.Н., 2006
гозора, разрушив представление о том, что эффективное изучение общества ограничивается территорией Америки, и от подсказанного трущобами представления, что основная тема социологии заключается в изучении таких периферийных проблем общественной жизни, как развод и преступность несовершеннолетних. Я с радостью и честно признаю свой долг перед ним, который я еще не отдал.
Джорджу Сартону, пользующемуся огромным уважением среди историков науки, я благодарен, помимо консультаций, за дружеское расположение и за предоставленное мне право почти два года работать в его знаменитой комнате 189 в Гарвардской библиотеке. Малую толику его влияния можно обнаружить в первой главе этой книги, посвященной требованиям к истории социологической теории, и в части IV, посвященной работам по социологии науки.
Те, кто будет читать следующие страницы, вскоре осознают, как я обязан своему учителю и другу Толкотту Парсонсу, который еще в начале своей педагогической карьеры столь многих заразил своей увлеченностью аналитической теорией. Масштаб его личности как учителя проявился в том, что он развивал пытливость ума, а не плодил послушных учеников. Интеллектуальная близость, к которой располагало небольшое аспирантское отделение социологии в Гарварде в начале 30-х годов, позволяло аспирантам вроде меня поддерживать тесную и непрерывную связь с преподавателем уровня д-ра Парсон-са. Это был, по сути, узкий круг единомышленников. Такой в наши дни трудно найти на факультетах, где десятки аспирантов и небольшая группа перегруженных профессоров.
В последние годы, работая в одной упряжке в Отделе прикладных социальных исследований Колумбийского университета, я многому научился у Поля Ф. Лазарсфельда. Поскольку из наших бесчисленных разговоров очевидно, что он не представляет, до какой степени я ему обязан интеллектуально, я особенно рад представившемуся случаю привлечь его внимание к этому публично. Далеко не последнюю роль сыграла его скептическая любознательность, вынудившая меня еще яснее сформулировать причины, по которым функциональный анализ представляется мне в настоящее время самым перспективным, хотя и не единственным, теоретическим подходом к широкому кругу проблем в человеческом обществе. Более того, на своем собственном примере он укрепил во мне убежденность, что огромная разница между социологией как наукой и социологическим дилетантизмом заключается в систематическом и серьезном, то есть интеллектуально ответственном и строгом, изуче-
нии того, что поначалу кажется лишь интересной идеей. Это, как
мне представляется, также имеет в виду и Уайтхед в заключительных строках эпиграфа к данной книге.
Другие четыре человека мало нуждаются в выражении моей признательности; одна - поскольку всем, кто меня знает, известно, насколько я ей обязан; трое других - поскольку, когда придет время, обнаружат сами, что именно вызывает у меня чувство огромной признательности к ним.