Я ничего не знаю про американских усыновителей. Зато знаю кое-что про шведских, а в контексте "продажи наших собственных детей за границу" это в принципе одно и то же. Так вот, мне посчастливилось в течение нескольких лет поработать переводчиком у шведов, приезжавших сюда усыновлять детей. И ни один вид деятельности ни до ни после не приносил мне такого удовлетворения и ощущения нужности и важности того, что я делаю. Прошло больше десяти лет, а я до сих пор помню почти все супружеские пары, с которыми довелось работать. И всех вспоминаю с теплом и благодарностью.
Ванечка
Больше всего, естественно, запомнились первые - Кристина и Юхан, высокие, красивые люди, обоим около сорока. Они привезли в подарок дому малютки кучу памперсов, игрушек и конфеты для персонала. Я вела их по облупленным, пропахшим старьем коридорам Серпуховского детского дома, и от стыда вжимала голову в плечи. В детдом я попала впервые.
Нас проводили в большую комнату, уставленную детскими кроватками. В них лежали младенцы в посеревших ползунках. На полу, на горшке сидел малыш постарше и равнодушно взирал на нас снизу вверх. Напротив ребенка на детском стульчике примерно в такой же позе, как он, сидела нянечка и буравила малыша мрачным, полным решимости взглядом. Было ясно, что, не удовлетворив ее ожидания, с горшка ребенок не сойдет. Несмотря на большое количество детей, в комнате стояла мертвая тишина. Казалось, ни у нянечки, ни у детей просто не было сил издавать звуки. Позже мне рассказали, что дети в детдомах практически не плачут - зачем? все равно никто не придет.
Мы подошли к одной из многочисленных кроваток. "А вот и Ванечка!" В кроватке лежал крохотный малыш с не просто бледным, а совершенно голубым лицом ребенка, никогда не бывавшего на свежем воздухе. На вид ему было месяца четыре. Кристина взяла ребенка на руки. Головку Ванечка держал плохо, смотрел безучастно и вообще никакого интереса к происходившему не выражал. Если бы не открытые глаза, его вполне можно было принять за покойника. Медсестра зачитала медицинскую карту: "бронхит, пневмония, курс антибиотиков, еще один курс антибиотиков... У матери сифилис..." Оказалось, что Ванечке ВОСЕМЬ месяцев! "Не жилец..." - подумала я. Кристина склонилась над ребенком и изо всех сил старалась спрятать за его макушкой заплаканные глаза. Она была в шоке от всего увиденного, но боялась своими слезами обидеть нас, граждан великой державы.
По протоколу ребенка следовало отвезти в фотоателье и сфотографировать - в вертикальном положении с поднятой головой и взглядом, устремленным в камеру. Задача казалась невыполнимой. Помню, как я прыгала за спиной фотографа и щелкала пальцами, отчаянно пытаясь хоть на мгновение пробудить у малыша интерес к происходящему. Все было бесполезно - Ванечка на руках у Кристины все ниже клонил голову к плечу, а глаза его все так же безучастно смотрели в сторону. Счастье, что фотограф попался понимающий. Уж не помню, что он такое придумал, но в результате долгих мучений фото все же было сделано: голова на боку, но по крайней мере глаза смотрят в объектив. И на том спасибо.
Мне было страшно жалко Кристину и Юхана, жалко их надежд, времени, сил, денег. "Ольга, ребенок безнадежный. Неужели они не понимают?" - рапортовала я в тот же день руководителю центра усыновления. Нет, они не понимали. Поставив галочки и подписи во всех необходимых документах, они через месяц приехали снова - теперь уже для того, чтобы забрать Ваню с собой. Ему было уже больше девяти месяцев, но на вид он был все такой же - бледный, вялый, маленький, неподвижный, молчащий. "Безумцы", - снова подумала я. А по дороге в аэропорт Кристина позвонила Ольге: "Ваня поет! Послушай!" В трубке раздалось тихое мяуканье. Ванечка гулил, впервые в жизни.
Через год они прислали фотографии с Ваниного дня рождения. Узнать в карапузе, уверенно стоящем на пухлых ножках, прежнего доходягу было совершенно невозможно. За год он догнал своих сверстников и ничем (во всяком случае, внешне) от них не отличался.
Это не сусальная история со счастливым концом. Я не знаю, как сложилась и сложится Ванина дальнейшая судьба и к каким необратимым последствиям приведут первые 9 месяцев жизни, проведенные им в детском доме. И все-таки... своей жизнью он обязан не родине, а бездетной паре из Швеции, не побрезговавшей ребенком с отставанием в развитии, сыном проститутки-сифилитички. И эти шведы, "купившие нашего ребенка", никогда не назовут его своей собственностью. Кстати, они собирались, когда Ваня подрастет, непременно привезти его в Россию - ребенок, по их мнению, должен знать, откуда он родом.
Танюха
Анна и Ёран привезли с собой трехлетнего Виктора, усыновленного полтора года назад. «Виктор, зачем мы приехали в Россию?» - спросила Анна, представляя его мне. - «Чтобы познакомиться с моей сестренкой!» Шведская речь в устах этого малыша с нижегородско-вологодской внешностью звучала как-то противоестественно. Я так и не смогла привыкнуть к тому, что он совсем не помнит своего родного языка, даже попыталась как-то заговорить с ним по-русски. Он взглянул на меня с изумлением.
Путь наш лежал в Вологду, именно там обитала «сестренка» Таня. Прибыв в пункт назначения ранним утром, мы первым делом отправились в гостиницу. После ночи в поезде все чувствовали себя разбитыми, особенно Виктор. Хотелось передохнуть, прежде чем отправляться в дом малютки. Тем более что впереди ждал еще один ночной переезд - обратно в Москву. В нашем распоряжении было часов восемь. Да больше и не надо. Познакомиться с девочкой, перекусить, уложить Виктора днем поспать - и все, можно в обратный путь.
В гостинице нас поджидал первый сюрприз. «А вы своих иностранцев зарегистрировали в милиции?» - огорошила меня вопросом барышня на ресепшене. «Послушайте, мы здесь меньше чем на сутки, вечером уезжаем. Номер нужен только для того, чтобы ребенок мог отдохнуть», - попыталась возразить я. «Ничего не знаю. У нас иностранных гостей полагается регистрировать. Иначе не заселю, не имею права».
Оставив чемоданы в вестибюле, мы ринулись в милицию. Беготня по улицам чужого города в поисках такси, затем - по коридорам отделения милиции, затем в поисках кафе, чтобы накормить оголодавшего ребенка, затем снова перепалка с барышней на ресепшене, которой что-то не понравилось в иностранных паспортах... После трех часов нервотрепки мы, наконец, побросали чемоданы в номер и совершенно измотанные отправились на встречу с «сестренкой».
В доме малютки нас встретили не более любезно, чем в гостинице. «Скажите вашим шведам, что русские усыновители у нас рассматриваются вне очереди. Если в ближайшее время появится русская пара, она и получит девочку», - мрачно буркнула мне важная дама в белом халате. «Почему же вы только сейчас об этом говорите? - вознегодовала я. - Предупредили бы раньше, мы бы к вам не поехали. У вас полон дом сирот, зачем устраивать нездоровый ажиотаж вокруг одной девочки? Предложите другой паре другого ребенка.» - «Ладно, пусть идут знакомиться, раз уж приехали», - снизошла дама в халате. Мне показалось, что я ее убедила и теперь все будет хорошо.
Вологодский дом малютки был полной противоположностью серпуховскому. Уютное чистенькое здание, светлые комнаты со свежим ремонтом. Дети ухоженные, крепкие. День был летний, солнечный. Мимо нас на прогулку прошествовала вереница карапузов с ведерками и лопатками. Многие были босиком! «Закаляем, - сказала медсестра. - Чтоб зимой меньше болели».
Полуторогодовалая Танюша оказалась черноглазой красавицей, кровь с молоком. Когда мы вошли в комнату, она сидела за столиком и кормила куклу с ложечки. Я и моргнуть не успела, как Ёран уже стоял перед Таней на четвереньках, а она с королевским видом тыкала ему в рот кукольную ложку и смеялась. «Эмоциональный контакт установлен», - вспомнилась мне формулировка из протокола, заполнявшегося каждый раз после знакомства усыновителей с ребенком. «Он давно мечтал о дочке», - шепнула Анна. Сама она, стоя с Виктором на руках, слушала медсестру, зачитывавшую нам историю развития. Танюха была практически здорова. В ее карте не значилось ни одного курса антибиотиков, ни одного бронхита и вообще ничего серьезного - случай для дома малютки просто исключительный.
Ёрану танюхина медицинская карта была совершенно неинтересна. Поев вместе с куклой, он усадил девочку на колени, и они вместе начали рисовать. Потом - играть в прятки. Не знаю, сколько это могло бы продолжаться, но Виктор, измученный мытарствами дня, поднял такой рев, что нам пришлось срочно покинуть помещение. «Пожалуйста, не предлагайте Танюшу другим усыновителям», - нижайше попросила я на прощание даму в белом халате.
В машине Виктор немножко успокоился и снова вспомнил о цели своего приезда.
- «Папа, а где же сестренка?»
- «Сестренка осталась в детском доме». У Ёрана горели глаза, он помолодел лет на десять.
- «А почему она не поехала с нами?»
- «Потерпи. В следующий раз мы заберем ее с собой».
- «Скоро?»
- «Да, малыш, скоро. Теперь уже совсем скоро».
На следующий день они улетели домой, а через месяц я узнала, что органы опеки отказали Анне и Ёрану в усыновлении Тани. Нашлась русская пара, пожелавшая принять ее в свою семью. Удивительное совпадение: полтора года не находилась, а тут вдруг - раз, и нашлась. Уж не знаю, чем это объяснить. То ли случайностью, то ли патриотичностью вологодских чиновников, то ли жаждой показать иностранцам кукиш в кармане. Последнее, во всяком случае, им удалось на славу.
Почему в Магнитогорске очень много учреждений для сирот.
ПАЛАТА ОТКАЗНИКОВ в родильном доме, затем в детской больнице. Потом - грудное отделение первого казенного дома, дома ребенка, где дети не плачут, а молча лежат в кроватках, и там, в доме малютки, они находятся, пока им не исполнится три годика.
А далее как по этапу: медико-психолого-педагогическая комиссия и определение ребенка в детский дом или интернат… Это путь ребятишек, оказавшихся ненужными своим родителям, бабушкам и дедушкам. Других отнимают у опустившихся матерей, находят на чердаках, в подвалах, теплотрассах, у обочин дорог…
На учете в отделе опеки и попечительства городской администрации состоит более двух с половиной тысяч детей. Далеко не все они пристроены в семьи. В нашем почти полумиллионном городе много «сиротских учреждений»: два дома ребенка, два детских дома, интернат «Семья», специализированное образовательное учреждение для сирот с задержкой в развитии и социально-реабилитационный центр временного пребывания. В одном городе с нами живут дети, которые поймут, что такое детство, лишь когда станут взрослыми. Кому-то вообще нечего будет вспоминать. И мы, взрослые, можем это исправить. Возможно, некоторые обретут родителей. Смеем надеяться, что страничка «ММ» «Эра милосердия» поможет это сделать.
День открытых дверей. Таким заведениям закрытого типа, как дом ребенка № 4, он просто необходим - чтобы задумавшие усыновить малыша или взять под опеку могли успокоить свои страхи, набраться решимости и, наконец, увидеть свою крошку.
Олеся и Володя растерянно стоят возле массивной двери, не решаются нажать на кнопку звонка-глазка.
Может, время перепутали, - подумали они, но тут дверь открылась.
Женщина в белом халате подает бахилы - дом малютки считается лечебным учреждением, и, как в любой больнице или поликлинике, здесь царит чистота. Тем более - день открытых дверей пришелся на вспышку гриппа.
Несмотря на это сегодня рады каждому гостю, и нас проводят в просторный зал. Помимо яркого художественного оформления, обращает на себя внимание разноцветный плакат по центру зала - «Пусть всегда будет мама!» Далеко не все ребятки в доме малютки знают, что такое мама, но врачи и педагоги хотят, чтобы у каждого она была непременно. Трогательно выглядят пригласительные билеты с прописанной программой: в ней и кинофильм «Дом, в котором мы живем», и выступления детей с художественными номерами, и «круглый стол» по проблемам сиротства в стране. Видно: подготовились основательно, тем более что день открытых дверей в доме малютки проходит впервые.
Не теряйте времени, - главный врач дома Валентина Харина приглашает гостей поближе рассмотреть развешенные на стене фотографии 21 ребенка. - Все они могут быть отданы усыновителям и опекунам, документы на них уже подготовлены. Это самые здоровенькие детки, - делает упор Валентина Алексеевна, зная, что для российских усыновителей отсутствие серьезных болезней - один из главных критериев.
Володя с Олесей не торопятся: они приехали из Агаповского района увидеть годовалого Павлика. Не осмеливаясь спросить, сколько супругам лет, прикидываю - около тридцати. Много лет молодая пара живет без детей, их родители уже заждались внуков и совсем не против усыновленного малыша.
Когда решились? Недавно, - отвечает Олеся. - Оказалось, каждый про себя думал об этом не раз, но вслух другому боялся признаться. Две недели назад стали собирать документы, все получилось без неприятных проволочек.
В поселке Магнитный Агаповского района есть детский дом, но там взрослые детки, а Медведьевы хотели малыша, поэтому обратились в магнитогорскую опеку, выбрали Павлика. Теперь переживают: понравятся ли ему?
Ребенка будем усыновлять. Под опеку брать не хотим, несмотря на ежемесячное пособие. Усыновление ближе душе, сердцу, ребенок тогда - твое, родное. И деньги не нужны.
Смотрим фильм про дом малютки. Вдруг показывают мальчика с тем же именем и того же возраста, что хотели взять Олеся с Володей. Оборачиваюсь в их сторону - лица напряженные и сосредоточенные, но нет - это не их малыш: если на ребенка есть направление на усыновление, его не вправе показывать другим. Просто призадумались Медведьевы - а какой их Паша, так ли он спускается с маленькой горки, цепко ли держит пирамидку в руках?
Кино есть кино - все подчиняется замыслу режиссера, и детской непосредственности там не ищи. Когда к гостям вышли самые взрослые «звездочки» дома малютки - двух и трехлетние ребятишки, лица взрослых потеплели, появились улыбки. В ярких футболочках и платьицах, белых носочках и сандаликах, малыши нисколько не стеснялись чужих людей: пели песни, танцевали с ленточками, бренчали на инструментах.
Магнитогорскому дому ребенка, недавно получившему статус областного и порядковый номер «4», в этом году перевалит за 75. Его история началась в 30-м году с круглосуточных яслей на левом берегу: женщины тогда трудились наравне с мужчинами, заботу о детях взяло на себя государство. К тому же оно куда лучше родителей могло обеспечить юных советских граждан медицинской помощью. Однако со временем, в силу разных причин, некоторые мамаши подолгу не возвращались за своими чадами, исчезали насовсем. 1 октября 1931 года ясли переименовали в дом ребенка. Сегодня в нем 110 ребятишек при норме - сто. 95 процентов оказались в доме малютки потому, что не нужны своим родителям: одних мамы оставили в родильном доме, от других отказались позже.
Есть в доме и ребятишки, которых родители временно сюда устроили. Как правило, это матери-одиночки, которые не были готовы к появлению в их жизни малыша: у них нет своего угла, надежной постоянной работы, они боятся осуждения родных, но от ребенка не хотят отказываться. Если мама не асоциальна, ей разрешают общаться со своей крохой, гулять, забирать на выходные. Суд не может лишить женщину родительских прав, пока она интересуется жизнью и здоровьем ребенка хотя бы формально, по телефону. По прошествии трех лет, если мама не забирает свое чадо, его переводят в следующее сиротское учреждение - детский дом.
Ежегодно в дом малютки поступает около семидесяти детей. Абсолютно здоровых нет, как нет и среди обычных детей. Все малыши проходят медико-педагогическую реабилитацию. Врачи, психологи, логопеды, педагоги занимаются восстановлением их здоровья, чтобы у будущих пап и мам возникало как можно меньше проблем с малышами. В прошлом году девять малышей взяли под опеку, 19 усыновили: шесть - российские и тринадцать - иностранные граждане.
Очень редки в доме малютки случаи возврата детей в родную семью - в прошлом году такое произошло трижды. Типичная история: женщина отказалась от ребенка в родильном доме, прошел год-два - проснулись материнские чувства. Если к тому времени ее ребенка не усыновили, через суд она может восстановить свои родительские права.
Мы не вдаемся в обстоятельства и причины, по которым от ребенка отказались, - говорит Валентина Харина. - Если за малышом хороший уход, ему есть где жить и маме он нужен - пусть будет так. Несмотря на прекрасные условия проживания в нашем заведении, высокий уровень медицинского обслуживания, все-таки - каждому малышу лучше всего жить дома.
ЛЮДМИЛА БОРЮШКИНА, фото ДМИТРИЯ РУХМАЛЕВА
В ожидании чуда
ЗНАКОМЬТЕСЬ - это воспитанники дома ребенка № 4. Всем по три года, в доме малютки они с первого месяца жизни. Если до конца весны ребятишек не возьмут в приемные семьи, второй их казенной семьей станет детский дом.
КАРЕГЛАЗАЯ КРИСТИНА постарше и побойчее остальных. Подвижная, активная и эмоциональная, она первая пошла позировать перед камерой. «Очень развитая для своего возраста, - говорит про девочку главный врач Валентина Харина. - Любопытная, с лидерскими задатками и в то же время ответственная, уверенная в себе. Большой скромницей ее не назовешь. Если я после очередного медицинского осмотра забываю детям давать по конфете, Кристина не постесняется напомнить об этом». Что бы она ни делала - все с удовольствием: гуляет, учится, играет. В обиду себя не дает, за других заступается.
ЗАСТЕНЧИВАЯ И НЕЖНАЯ АНГЕЛИНА - противоположность Кристине: милая, ласковая, скромная. Она и впрямь похожа на ангела - голубые глаза, открытое лицо, мягкая, слегка смущенная улыбка. Геля всегда рада общению, но сама на него не напрашивается. В ее характере, говорят воспитатели, проглядывают черты ребенка из интеллигентной семьи и в ней очень выражено женское начало. Геля любит только девчоночьи игры: куклы, коляски, кроватки… Что она тихонько бормочет своим не то подружкам, не то дочкам, когда кормит, укачивает и укладывает их спать, - неизвестно никому. Но делает она это с такой любовью, которой не могла видеть с рождения, но надеется получить от приемных родителей.
СВЕТЛОВОЛОСОГО, ГОЛУБОГЛАЗОГО ДИМУ воспитатели называют домашним ребенком. Он свободно общается с ребятами, чувствует себя комфортно, непринужденно в привычной для него обстановке и опасается посторонних. «К нему нужно найти подход, и тогда этот мальчуган раскроется перед вами как уравновешенный, вдумчивый и очень самостоятельный», - говорят воспитатели. Дима любит мужские игры, с девочками в куклы играть не станет. Машины, конструкторы, детские молотки и плоскогубцы - вот его любимые игрушки. Благодарный, добрый и отзывчивый на ласку Дима ждет своих маму и папу.
УЛЫБЧИВЫЙ ТЕМНОВОЛОСЫЙ СЕРЕЖА, в отличие от Димы, с удовольствием играет и с мальчиками, и с девочками. Сережа приветливый и жизнерадостный. На первый взгляд кажется стеснительным и робким, но потом понимаешь, что это от смущения перед незнакомыми людьми. А стоит вам провести с ним несколько минут, как он расскажет все, что знает, найдет ответ на любой ваш вопрос. На любой, кроме главного - где его мама и папа…
Вглядитесь в эти детские лица. Без сомнения, на домашних фотографиях они будут выглядеть совсем иначе - у девчонок отрастут волосики, у малышей озорно загорятся глазки, улыбка станет беззаботной и открытой. Но для этого у них должен появиться свой дом и самые родные люди на земле, которые когда-нибудь назовут их сыном или дочкой.
Каждая мама — очень умелая. Потому что умеет жить жизнью своего ребенка, видеть его глазами и чувствовать его сердцем.
Когда я пришла в дом малютки, чтобы удочерить годовалую малышку, у меня уже было трое своих детей, и я считала себя очень умелой мамой . Вспоминаю нашу первую встречу с дочкой: настороженный взгляд из-под бровей и отчаянный вопль, когда нянечка оставила нас наедине. Девочка билась в истерике и страшно меня боялась. Тщетно я пыталась отвлечь ее — горе малышки было бесконечным.
Стоит ли говорить, какой огорченной я ушла. Поразмыслив, я решила, что отличать своих от чужих в годовалом возрасте — отличное умение и лишь показатель интеллекта. Я приходила каждый день в одно и то же время. Постепенно девчушка перестала плакать, но подолгу внимательно смотрела на меня, слушала мой голос. Я носила ее на руках, мы смотрели в окно, и я обещала ей, что скоро по этой дороге мы уедем домой.
Вскоре передо мной встал вопрос: как предъявить ребенку папу? Ведь в доме малютки мужчин дети не видят, и ребенок может испугаться. Тогда я пришла к доченьке с фотоальбомом. Мы рассматривали фотографии нашего дома, нашего папы, будущих братьев и сестер. Работники дома малютки смеялись потихоньку над моими странными идеями, пожимали плечами. А девочка день за днем слушала рассказы о добром папе. Вскоре на свидание пришел папа. И дочка сразу же пошла к нему, протянула навстречу руки. Она его знала!
Даже за то время, пока мы посещали ее в детском доме, в развитии малышки произошел огромный скачок: она начала ходить, говорить первые слова. Наконец мы забрали дочку домой.
Когда к нам в гости пришла моя мама, она застала ребенка, раскачивающегося и бьющегося спиной и головой об спинку дивана, вид был отсутствующий. Это были прелести адаптации. Мама вышла из комнаты, она была в шоке.
Нужно было найти выход — как помочь ребенку успокоиться. В такие моменты я садилась и брала ее на руки лицом к себе. Сначала мы вместе покачивались. Я улыбалась, глядя в глаза девочки. Постепенно лицо ее теплело, уходила маска отрешенности. Наконец она улыбалась мне в ответ. Тогда я начинала тихонько смеяться и подмигивать ей, мы уже не покачивались. В ответ я слышала радостный лепет. Тогда можно было ее отпустить и переключить на игрушки или книжки.
Малышка очень быстро отучилась "качаться". И от осознания своей небольшой победы я чувствовала крылья за спиной.
Сейчас моя доченька подросла. Это очень жизнерадостный, прекрасно развитый ребенок. У нее отличная память, чистая речь. Она добрая и милая девочка, мамино солнышко! Конечно, были и другие проблемы. Но все они решались одним — любовью. Все проблемы отступают перед любовью. Любовь и есть самое главное умение мамы.
Мне рассказала об этом отделении хорошая знакомая. Отделение в больнице. Лежат там дети. Дети-отказники, которых свозят с наступлением первых холодов из многочисленных домов малютки. Я поехал. Не знал – зачем, не знал – что меня там ожидает. Представлял, конечно, так как слышал, какие именно дети там лежат, но не мог знать, что я там увижу…
…Мы встретились со знакомой на станции метро «Героев Днепра», сели в маршрутное такси. Несколько минут, и вот мы уже перед детской клинической больницей. Поднимаемся на второй этаж, и мною вдруг овладевает страх. Страшно отчего-то, не хочется туда идти. Моя знакомая – прихожанка одной из харизматических церквей Киева, она в этой больнице – частый гость.
- Мы не делаем ничего особенного, просто общаемся с этими детками, на руках держим, - объясняет она мне цель нашего визита.
Расплывчато как-то… «На руках держим». Зачем? Что здесь такого – на руках подержать? Разве это так важно?
Знакомая читает мои мысли, улыбается:
- Ты не понимаешь. У них все есть. Американцы сильно помогают, наши .
- Какие церкви?
- Харизматические, какие же еще? - собеседница смотрит непонимающим взглядом.
Понятно. Харизматы. Те, кого принято называть «сектантами». Те, кого следует «опасаться», так как иных мыслей не рождается в подлых их сектантских головах, кроме мыслей о том, как бы опустошить карманы доверчивых прихожан. Интересно, а за детьми такими «сектанты» ухаживают тоже, вероятно, из корыстных побуждений? Ну, наверное, на органы продать хотят несчастных детишек.
Я проглатываю незаданный вопрос о православных церквях, лидер которых сейчас находится где-то далеко за рубежом с очередным «визитом». Мне понятно, что «со смирением» улыбаться в камеру намного важнее, чем реально сбросить позолоченные одежды да опуститься на грешную землю. И помочь тем, кого безгрешными называл. Намного легче обзывать «сектантами» тех, кто помогает этим несчастным детям, нежели самому ХОТЬ РАЗ переступить порог подобного заведения. «Дела» серьезные у «божьего человека», что тут скажешь, ну да Бог ему судья…
Понимаешь, это, на самом деле, очень важно – брать их на руки. Прижимать к себе. Они лишены материнского тепла, но любой психолог и педиатр скажет тебе, насколько такое тепло важно. Они всегда одни. Они не нужны никому в целом мире…
Мы переодеваемся. На плечи – белый халат, на ноги - принесенную с собой сменную обувь. Тщательно моем руки. Идем по коридору. Дверь из металлопластика. Палата в четыре комнаты. Небольшое автономное отделение. Металлопластиковые окна и двери (подарки сектантов), кроватки, игрушки (тоже подарки сектантов), симпатичные занавески, хорошие обои (снова сектантские происки), импортные кремы и лекарства (и здесь без сектантов не обошлось). Мы заходим…
Они лежат каждый в своей кроватке.
В одной комнате – четверо, в двух других – по одному, в четвертой никого нет.
- Скоро их много будет. Холода наступят – и начнут свозить. Простуженных, с . Скоро будет много... – безрадостно констатирует моя знакомая.
Первое, обо что спотыкаешься, едва переступив порог палаты, - взгляд. Очень пристальный взгляд девочки, лежащей по центру. Она мерно раскачивается из стороны в сторону, но, как только видит нас, замирает. Улыбается. Язык высунут, глаза широко раскрыты. Девочка, одетая в подгузники, произносит нечленораздельный звук, как будто смеется или даже насмехается. На вид ей месяца четыре, но выражение лица совершенно несвойственное детям такого возраста. Я не выдерживаю этот взгляд. Он абсолютно осмысленный. Неприятный взгляд. Тяжелый, буравящий.
Вчитываюсь в бумажку, прикрепленную над кроватью девочки, и удивленно поворачиваю голову к своей спутнице:
- Тут что – опечатка?
Знакомая читает.
- Нет, не опечатка. Здесь уже лежала такая девчонка когда-то.
Я потрясен. Дело в том, что девочке с тяжелым взглядом – два с половиной года
. Весит она килограммов пять от силы. Родители – алкоголики с более чем десятилетним «стажем».
На второй кроватке, обхватив голову ручонками и перевернувшись на живот, лежит мальчик. Он не плачет даже – стонет.
- Водянка. Ему уже две делали.
Голова у мальчика огромная, в синих прожилках.
Третий – вполне, на первый взгляд, здоровый малыш. Я сперва не понимаю, что с ним «не так». Красивые, ясные глаза, розовые щеки.
- Болезнь Дауна
, - поясняет моя спутница, и я, вглядевшись, замечаю характерные черты. Они не очень ярко выражены, не так, как у четвертого ребенка, который спит, хрипло выдыхая воздух.
Четвертый совсем маленький, крошечный. Лицо с монголоидным разрезом глаз одутловатое, неживое. Ручки привязаны к телу.
- Почему руки связаны? – спрашиваю я.
- Он себе пытается лицо расцарапать, глаза. Вот санитарка и связывает.
Действительно, все лицо малыша исцарапано.
- Нужно смазать… Подай крем, пожалуйста.
Я беру крем, стоящий здесь же, на полке. Подаю.
- Ну-ну, тихо, малыш, - знакомая укачивает неизлечимо больного малыша, аккуратно смазывает его щечки кремом.
Мама этого мальчика принимала противозачаточные таблетки, но наступила, и он родился таким, каким родился. Увидев малыша, родители от него отреклись.
Я иду в соседнюю комнату, из которой доносится слабый плач. На кровати лежит мальчик, и, едва взглянув на него, я понимаю, почему от него отказались. Вокруг глаза – родимое пятно красного цвета. Вот так – как щенка с дефектом забраковали. Расцветка не понравилась. Мальчик очень болен. Воздух со свистом выходит из его легких, на лице - мука…
В четвертой комнате находится мальчик, чей «дефект» на первый взгляд незаметен. Лежит, хрипит, плачет. Все дети, если не спят, то плачут. Мне становится невыносимо тяжело.
Моя знакомая берет на руки маленьких пациентов, разговаривает с ними. Дети, попав на руки, успокаиваются.
Водят головами, не фокусируя взгляда, что-то лопочут слабо.
- Помоги мне, пожалуйста, - просит моя спутница.
Я машу головой:
- Не… Нет…
Я не могу взять ребенка на руки. Я боюсь почему-то даже прикоснуться к нему.
Пятикилограммовая девочка со странным выражением лица буравит меня взглядом, смеется.
- Послушай, ты видела ее взгляд? Тебе не кажется, что у нее очень странный ? – спрашиваю я тихо.
Девочка абсолютно осмысленно смотрит мне в глаза. Не на подбородок, не на руки, а прямо в глаза. Хрипло смеется.
Моя знакомая кивает:
- Конечно, видела.
Она наклоняется к девочке, улыбается ей. Та не отрывает от меня взгляда. Показывает маленькие, неровные зубы в улыбке-оскале.
- Я такой взгляд видела в фильме «Изгоняющий дьявола».
Моя спутница внимательно смотрит на меня, кивает:
- В ней сидит тот, о ком ты сказал. Но это не ее вина…
Как в тумане, оглядываюсь.
Малыш с водянкой тихонько стонет, обхватив большую свою голову ручками. Крошечный обреченный с болезнью Дауна вздрагивает, пытается пошевелиться, но руки связаны, и он просто горько плачет, уставившись в одну точку. Мне становится невыносимо тяжело, и я выхожу из палаты…
…- Это ничего. Это нормально. Трудно бывает в первый раз. Я не выдержала и двадцати минут, когда впервые пришла сюда. Ничего... – успокаивает меня знакомая.
Мы идем по коридору к выходу из больницы. Ощущение такое, будто по мозгу проехались катком. Ни мыслей, ни слов. Пустота. Перед глазами стоят лица этих деток, обреченных на медленное угасание. Я слушаю истории о малышах, лежавших здесь весной. Кто-то родился семимесячным, да еще и в семье, не созданной для того, чтобы иметь детей, кого-то произвели на свет, не прекращая употреблять , от кого-то пытались безуспешно избавиться, что привело к необратимым изменениям плода...
И сейчас, когда пишу эти строки, я вижу лицо маленькой девочки со взглядом дьявола, которого поселили в нее те, кто дал ей жизнь. Те, кто выплюнул ее в эту жизнь, как выплевывают потерявшую вкус жевательную резинку. Без сожаления, без раздумья. Я слышу стон и плач этих маленьких человечков, не виноватых ни в чем, безгрешных и святых тем, что им предстоит пройти. Святых тем, что они уже проходят. И каждая их минута – мука, а каждый их день – пытка. Но они живы.
Они живут и каждой минутой своей мучительной жизни, своими исковерканными телами, своею болью они демонстрируют то, к чему приводит бездумье. К чему приводят глупость и скотство человеческое. Необратимость давно накрыла этих малышей, и они тихонько плачут в темноте, одни во всем мире. Ни в чем не повинные крошечные граждане Украины. Лишенные всего, даже будущего, безгрешные дети порока. Малыши со страшными осмысленными взглядами, которые трудно выдержать…
Мама – самое важное и главное слово для маленького человечка, только что появившегося на свет. Он еще помнит ее голос, стук сердца, тепло и негу, которые ощущал в утробе своей мамы. Да что скрывать, для каждой женщины рождение малыша – это главный способ познать, что такое счастье.
Но, к сожалению, не каждая женщина испытывает потребность в материнстве. Некоторым чуждо как само это слово, так и то, что за ним стоит. Есть женщины, которых не трогают маленькие пухлые щечки и крохотные младенческие кулачки. И в итоге новоиспеченные мамаши пишут отказную от собственных детишек, а то и хуже – просто бесследно исчезают, оставляя своего кроху, беспомощного и одинокого, на произвол судьбы. А как складывается судьба малышей-отказников? Никого уже данный факт не интересует.
Итак, как живется детям в Домах Малютки?
Самым первым домом для ребенка-отказника становится обычная палата в родильном доме, куда относят и определяют тех, кто остался без мамы. Когда малыш окрепнет, его, наверняка определят в какую-нибудь больницу. Там за ним будет присматривать медицинский персонал.
В таких палатах-больницах брошенные детёныши могут проживать месяцами и даже годами. Мест в детских домах часто не хватает, поэтому простые детские больницы и служат для детей своеобразным приютом. В таких заведениях воспитателей и нянечек не предусмотрено. Поэтому детям уделяется мало внимания, на них не хватает ни времени, ни тем более любви. С ними некому гулять, играть, развивать. Там они сами по себе. Ведь если тебе не нашлось место в собственной родной семье, с мамой-папой, с бабушками-дедушками, то кому ты будешь нужен в обычной больнице? Многие детки за всю свою маленькую жизнь даже ни разу не были на улице. В палатах отказники лишены полноценного общения, и зачастую это грозит им отставанием в развитии, как в психологическом, так и физическом. Даже здоровые с рождения дети, будучи отвергнутыми своей роднёй, могут получить проблемы по здоровью в процессе дальнейшего «больничного» ухода за ними. Обслуживающему персоналу очень удобно, когда дети заточены в собственных кроватках, не бегают, не кричат, не шумят. Над теми, кто пытается подняться, натягивают специальную сетку…
В последнее время получило свое распространение волонтерское движение. Волонтеры с радостью посещают подобные учреждения, приносят детишкам подарки, играют и гуляют с ними. Это хоть какая-то радость для маленьких человечков, но все-таки этого мало.
Если ребенку повезет, он попадает в детский дом или Дом Малютки. Там начинается совершенно иная, режимная, жизнь. Но и там каждый ребенок сам за себя. В детских домах строгий режим дня: подъем в 7 утра, зарядка, завтрак и так далее. В каждой палате по 6-7 человек, в зависимости от условий детского дома. Вся жизнь ребенка подчинена контролю и режиму. Кто-то скажет, что это полезно. Но для любого малыша это, в первую очередь, дикий стресс.
Не всегда в детских домах кормят вкусно, а различные лакомства бывают только по праздникам, да и то, если повезет. А о дефиците витаминов и полезных веществ и говорить не нужно… Поэтому дети постоянно испытывают чувство голода. Это чувство может негативно сказаться на их психике, например, спровоцировать кражу. Украсть – чтобы поесть.
Помимо всего этого у детей нарушены границы личного пространства. Отказники всегда у всех на виду, при п
осторонних принимают душ, ходят в туалет, переодеваются… И постепенно ребенок перестает испытывать чувство стыда и стеснения.
Детишек в Домах Малютки очень много. Не все из них отказники. Есть и такие, родители которых были лишены прав за неисполнение своих обязанностей перед ними или по другим причинам. Но какой бы там ни жил ребенок, все они мечтают только об одном – иметь свою семью, свой дом, маму и папу, жить в собственной комнате со своими личными вещами, проводить свободное время с любящими родителями, гостить у добрых бабушек и дедушек, быть счастливыми.
У каждого ребенка должна быть мама. Ведь именно мамы в ответе за то, каким вырастет следующее поколение, какое будущее ждет всю нашу страну и весь наш мир.