Прошли годы.
Следующая Волшебная Ярмарка состоялась точно по расписанию по ту сторону стены. Маленького Тристрана Тёрна, восьми лет от роду, на ярмарку не взяли. На это время мальчика приютили у себя дальние родственники из деревни в дне пути от Застенья.
Его сестренка, Луиза, была младше на полгода, однако ей позволили присутствовать на веселом торжище вместе со взрослыми – и из-за этого Тристран пресильно страдал. К тому же Луиза принесла с ярмарки стеклянный шар, изнутри наполненный искорками, которые вспыхивали и сверкали в темноте, освещая теплым нежным светом детскую спальню на ферме, в то время как бедняга Тристран не привез от родственников ничего, кроме кори.
Вскоре после этого кошка Тёрнов родила трех котят: двух черно-белых, как она сама, и третьего – совсем маленького, с голубовато-серой шерсткой и глазами, которые меняли цвет в зависимости от настроения зверька: от зелено-золотистого до оранжевого, красноватого и даже алого.
Голубого котенка подарили Тристрану, чтобы немного утешить его после ярмарки. Это была кошечка, росла она медленно и казалась хозяину самой лучшей на свете. Но однажды вечером она начала нетерпеливо метаться по дому с громким мяуканьем, подвывая и сверкая глазами, алыми от волнения, как цветки наперстянки. Когда отец Тристрана вернулся домой после работы в поле, кошка взвыла и, проскользнув у него между ног, выскочила за дверь и скрылась в сумерках.
В обязанности стражей у стены входило не пропускать на ту сторону людей, но не кошек; и Тристран, которому тогда сровнялось двенадцать, больше никогда не видел своей любимицы. Некоторое время он оставался безутешен. Однажды ночью к нему в спальню пришел отец и, присев на край сыновней кровати, грубовато сказал:
– Ей там будет лучше, по ту сторону. С ее настоящим народом. Так что не раскисай понапрасну, парень.
Мать Тристрану ничего не сказала – она вообще редко с ним разговаривала. Куда чаще мальчик замечал, что она внимательно на него смотрит, будто пытаясь извлечь из его внешности ответ на какую-то загадку.
По этому поводу сестренка Луиза частенько поддразнивала мальчика по утрам по дороге в школу. Она все время дразнила брата за что ни попадя, например, за форму ушей (левое ухо у Тристрана было обычное, а вот правое, слегка заостренное, плотно прилегало к голове) и за глупости, которые ему случалось говорить. Например, однажды он сказал ей, что маленькие пышные облачка на горизонте, которые дети как-то раз заметили по дороге из школы, – вовсе не облака, а овцы. Тристану не помогли попытки объяснить впоследствии, что он имел в виду всего только сходство облаков с овечками, что они напомнили ему овец своей пушистостью и белизной… Луиза хохотала, дразнила его и издевалась, как маленький гоблин. Что еще хуже, она рассказала шутку другим детям и подучила их бормотать «бе-бе», едва завидев неподалеку Тристрана. Прирожденной подстрекательнице Луизе такие забавы доставляли немало радости.
Деревенская школа была вовсе не плоха, и под руководством наставницы миссис Черри Тристран Тёрн узнал многое о дробях, о широтах и долготах, мог по-французски попросить тетушку садовника и даже свою собственную тетушку передать ему ручку, выучил всех королей и королев Англии, от Вильгельма Завоевателя до Виктории. Он любил читать, а в письме достиг успехов настоящего каллиграфа. В деревне редко бывали люди со стороны, но иногда в Застенье заезжал бродячий торговец, который продавал «сенсационные романы ужасов» по пенни штука – жуткие истории о небывалых убийствах, роковых встречах, таинственных злодеяниях и великих побегах. Большинство подобных коробейников также торговали песенниками, по две штуки на пенни, и семейные люди брали их нарасхват, чтобы потом собираться вокруг пианино и хором исполнять песни вроде «Спелой вишни» или «В отцовском саду».
Так проходил день за днем, неделя за неделей, а также год за годом. В возрасте четырнадцати лет, в стремительном процессе осмоса, характерном для этого возраста, из грязных шуток, чужих секретов и непристойных баллад Тристран узнал о сексе. Когда ему сровнялось пятнадцать, он вывихнул руку при падении с высокой яблони, росшей напротив дома мистера Томаса Форестера, а если быть точнее – напротив окна спальни мисс Виктории Форестер. К глубокому сожалению Тристрана, он успел разглядеть только что-то розовое и дразнящее – предположительно саму Викторию, которая только что вошла. Она была ровесницей сестры Тристрана – и, несомненно, самой красивой девушкой на сотни миль вокруг.
К тому времени, как Виктории и Тристрану исполнилось по семнадцать, она, несомненно, достигла, по его мнению, статуса самой красивой девушки на Британских островах. Тристран мог даже настаивать на ее первенстве во всей Британской Империи, если не в целом мире, и врезал бы (или изготовился врезать) каждому, кто посмеет с этим спорить. Однако в Застенье мало кто желал оспаривать подобное утверждение; когда Виктория шла по улице, вслед ей оборачивалось множество голов, и о ее красоту разбилось не одно сердце.
Вот вам ее краткое описание. От матери девушка унаследовала серые глаза и личико сердечком, а от отца – вьющиеся каштановые волосы. Ее алые губки были совершенной формы; на щеках, когда она говорила, разгорался нежный румянец. Бледность кожи ее совершенно не портила, напротив – придавала особое очарование. В шестнадцать лет Виктория выдержала яростную битву с матерью, так как девушке взбрело в голову поработать в «Седьмой сороке». «Я все обсудила с мистером Бромиосом, – заявила она, – и лично у него нет возражений».
«Что там себе считает мистер Бромиос, – отвечала ей мать, бывшая Бриджет Комфри, – не имеет никакого значения. Прислуживать в трактире – совершенно неприличное занятие для юной леди».
Все Застенье с интересом следило за ходом сражения и делало ставки, потому что до сих пор никому не удавалось переспорить Бриджет Комфри: ее язычком, по словам односельчан, можно было соскоблить краску с амбарной двери и содрать кору с живого дуба. Во всей деревне не было смельчака, который согласился бы сойтись на узенькой дорожке с Бриджет Форестер. Говорили, что скорее уж стена сдвинется с места, нежели миссис Форестер уступит в споре.
Однако Виктория Форестер привыкла добиваться своего, и если все остальные средства были исчерпаны, у нее всегда оставалось последнее: воззвать к отцу – и он немедленно давал любимой дочери что она хотела. Но тут даже Виктории пришлось удивиться, потому что отец в кои-то веки согласился с женой, сообщив девушке, что работа в баре «Седьмая сорока» не подходит для благовоспитанной леди. После какового заявления Томас Форестер выдвинул вперед нижнюю челюсть, и вопрос был исчерпан.
Не было в деревне ни одного мальчишки, который избежал бы влюбленности в Викторию Форестер. Взрослые солидные джентльмены, счастливо женатые, с сединой в бородах, и те оглядывались, когда она проходила по улице, и на несколько секунд превращались в легконогих сатиров.
– Говорят, среди твоих поклонников числится сам мистер Мандей, – сообщила Луиза Тёрн Виктории Форестер однажды майским днем в яблоневом саду.
Пятеро девочек устроились рядком на удобном сиденье, которое само собой образовалось в развилке ствола старой яблони. Когда налетал майский ветерок, розовые яблоневые лепестки сыпались, как снег, девицам на волосы и в подолы юбок. Послеполуденное солнце сияло сквозь листву зеленым серебром и золотом.
– Мистеру Мандею сорок пять, – презрительно фыркнула Виктория. По выражению ее лица ясно читалось, что, когда тебе семнадцать, сорок пять лет – это глубокая старость.
– Кроме того, – заметила кузина Луизы, Сесилия Хемпсток, – он уже однажды был женат. Я бы не хотела выйти замуж за мужчину, который женится во второй раз. Все равно что доверить постороннему человеку объезжать твоего собственного пони.
– А мне лично кажется, – добавила Амелия Робинсон, – у брака с вдовцом все-таки есть одно преимущество. Кто-то другой уже сгладил острые углы до тебя; объездил его, если хочешь. И еще к такому возрасту у мужчин плотское вожделение давно угасает, а значит, молодой жене не грозят особенные неприятности и унижения.
В вихре яблоневого цвета послышалось сдержанное хихиканье.
– И все-таки, – поразмыслив, изрекла Люси Пиппин, – это неплохая штука – жить в большом доме, раскатывать в экипаже, запряженном четверкой лошадей, а летом выезжать в Лондон, или в Бат на воды, или в Брайтон купаться в море… хотя мистеру Мандею и сорок пять лет.
Остальные девчонки заверещали и принялись осыпать ее лепестками, и никто не визжал громче и не бросал больше лепестков, чем Виктория Форестер.
Тристран Тёрн, будучи в возрасте семнадцати лет и на полгода старше Виктории, наполовину проделал путь от мальчика к мужчине и в обоих ролях чувствовал себя одинаково неуютно. Наиболее выдающимися частями его внешности казались острые локти и кадык. Волосы ему от природы достались русые, цвета мокрой соломы, и всегда топорщились в разные стороны, как он ни старался их пригладить гребнем или водой.
Был Тристран болезненно застенчив, что по примеру многих болезненно застенчивых людей компенсировал излишней шумностью в самые неподходящие моменты. Частенько он делался самодоволен, как и любой семнадцатилетний юнец, перед которым, по его мнению, лежит весь мир. Иногда Тристран мечтал: работая в поле или стоя за высоким прилавком деревенского магазина «Мандей и Браун», он воображал себя мчащимся на поезде в Лондон или Ливерпуль или пересекающим бескрайние воды Атлантики на пути в Америку. И там, в далеких землях, среди дикарей, в мечтах он сколачивал огромное состояние.
Временами ветер дул с той стороны стены, принося запах мяты, тимьяна и красной смородины, и тогда огонь в деревенских каминах начинал испускать язычки странного цветного пламени. Когда дул этот ветер, отказывались работать даже простейшие приспособления, к примеру, фонари и серные спички. В такие дни обычные мечты Тристрана сменялись путаными фантазиями о странствиях по опасным лесам, о принцессах, заключенных в башни, о рыцарях, троллях и русалках. Когда на Тристрана находило подобное настроение, он в одиночку уходил из дома и подолгу лежал на траве, глядя в звездное небо.
Мало кто из нас видел звезды такими, как народ тех дней: в наших городах по ночам слишком много света. Но для жителей Застенья звезды сияли, будто иные миры или мечты, бессчетные, как деревья в лесу или листья на дереве. Тристран смотрел в мерцающую темноту небес, пока разум его совершенно не опустошался, и тогда он шел домой, падал на кровать и засыпал как убитый.
Нескладное, долговязое создание с огромным внутренним потенциалом, он был бочкой динамита, ожидающей, что некто или нечто однажды подожжет фитиль; но этого все не происходило, и по вечерам Тристран помогал отцу на ферме, а днем работал на мистера Брауна приказчиком в «Мандей и Браун».
«Мандей и Браун» – так назывался деревенский магазин. На складе там хранилось много товаров повседневного спроса, но большую часть доходов магазин получал с помощью списков. Деревенские жители вручали мистеру Брауну списки того, что им нужно, от мясных консервов до лекарств для овец, от рыбных ножей до каминной плитки; приказчик составлял большой общий перечень заказов, который мистер Мандей брал с собой, запрягал подводу двумя рослыми лошадьми и ехал в ближайший город графства. Возвращался он через несколько дней, до отказа набив экипаж надобными товарами.
Был холодный и ветреный вечер в конце октября, в один из дней, когда дождь все время собирается, но толком так и не идет. Виктория Форестер вошла в магазин «Мандей и Браун», неся листок, исписанный аккуратным почерком ее матери. Девушка позвонила в колокольчик у прилавка, желая, чтобы ее обслужили.
Когда из боковой двери вышел Тристран Тёрн, она, кажется, немного огорчилась.
– Добрый вечер, мисс Форестер.
Девушка сдержанно улыбнулась в ответ и протянула Тристрану свой список. Он гласил:
½ фунта саго
10 коробок сардин
1 бутылка грибного кетчупа
5 фунтов риса
1 банка светлой патоки
2 фунта смородины
1 бутылка кошенили
1 фунт леденцов
1 шиллинговая коробка какао от Раунтри
3 коробки полировки для ножей от Оуки
6 коробок ваксы «Брунсвик»
1 упаковка желатина от Суинборна
1 бутылка мебельной мастики
1 половник
1 дуршлаг (за девять пенсов)
1 стремянка
Тристран прочитал список, выискивая в нем тему для разговора: ему очень хотелось обменяться с девушкой хоть парой фраз.
Словно со стороны он услышал собственный голос:
– Похоже, у вас собираются готовить рисовый пудинг, мисс Форестер.
Едва выговорив эти слова, он тут же осознал их глупость и неуместность. Виктория поджала свои красивые губки, взмахнула длинными ресницами и отвечала:
– Да, Тристран. У нас собираются готовить рисовый пудинг.
– Матушка считает, что рисовый пудинг – лучшее средство для предупреждения простуды и прочих осенних болезней.
– А моя матушка, – признался Тристран, – всегда делает ставку на пудинг из тапиоки.
Он насадил список на специальный штырь на прилавке.
– Большинство заказов мы можем доставить вам завтра утром, а остальное – в начале следующей недели, когда мистер Мандей поедет в город.
Порыв ветра промчался по деревне – такой сильный, что стекла в окнах задребезжали, а флюгера на крышах закрутились как сумасшедшие, уже не в силах отличить север от запада и восток от юга.
Огонь, горевший в камине в «Мандей и Браун», подпрыгнул и заиграл зелеными и красными языками, сверкая серебряными искрами, – так бывает, если бросить в пламя пригоршню железных опилок.
Ветер дул с востока, из Волшебной Страны, и Тристран Тёрн внезапно почуял прилив небывалой отваги, какой он в себе и не предполагал.
– Знаете что, мисс Форестер, – сказал он, – я освобожусь через несколько минут. Может быть, вы позволите проводить вас до дома? Мне ведь с вами почти по пути.
Он ожидал ответа, чувствуя, что сердце бьется у него где-то в горле. Немало позабавленная Виктория смотрела на него большими серыми глазами. Лет через сто, не меньше, она наконец ответила:
– Хорошо.
Тристран помчался в кабинет мистера Брауна и сообщил ему, что уходит домой сейчас же. Тот не особенно возражал, хотя добавил недовольно, что когда он, мистер Браун, был моложе, он не только задерживался в магазине до позднего вечера и уходил последним, но частенько оставался ночевать под прилавком, используя вместо подушки свое пальто.
Юноша согласился, что в таком случае ему, Тристрану, крупно повезло, и пожелал мистеру Брауну доброй ночи. После чего схватил собственное пальтецо с вешалки, а новую шляпу-котелок – со шляпной стойки, и выскочил на улицу, где на мостовой его поджидала Виктория Форестер.
Осенние сумерки сгущались быстро, и пока молодые люди шли рядом, вечер успел превратиться в раннюю ночь. Тристран чувствовал в воздухе отдаленный запах зимы – смесь ароматов ночного тумана, первых заморозков и палой листвы.
Они шагали извилистой дорожкой по направлению к ферме Форестеров; в небе висел узкий серп луны, во тьме пылали огромные звезды.
– Виктория… – через некоторое время начал Тристран.
– Да, Тристран, – отозвалась девушка, которая, согласившись на прогулку, успела подготовиться ко многому.
– Ты не сочтешь за наглость с моей стороны, если я тебя поцелую?
– Сочту, – холодно отрезала Виктория. – И за очень большую наглость.
– А-а, – ответил Тристран.
Они поднялись на холм в полном молчании. С вершины холма были хорошо видны огоньки Застенья; теплые окошки, за которыми горели свечи и лампы, казались уютными и манящими. А над головами молодых людей сверкали мириады звездных огней, они вспыхивали и пылали ледяным пламенем, страшно далекие, неохватные для человеческого ума.
Тристран взял маленькую ладошку Виктории в свою. И девушка не отняла руки.
– Ты видел? – спросила она, указывая куда-то вперед.
– Ничего я не видел, – признался Тристран. – Потому что смотрел только на тебя.
Виктория улыбнулась в лунном свете.
– Ты – самая прекрасная женщина в мире, – сказал Тристран со всем пылом юного сердца.
– Не забывайся, – ответила Виктория – но тон ее казался вполне благосклонным.
– Что ты видела? – спросил Тристран.
– Как упала звезда. В это время года звезды довольно часто падают.
– Викки, – попросил юноша, – ты не поцелуешь меня?
– Нет, – ответила девушка.
– Но ведь ты целовала меня, когда мы были младше. Ты поцеловала меня под Дубом Пожеланий на свое пятнадцатилетие. И в последний Майский праздник ты меня поцеловала – помнишь, за сараем твоего отца…
– Тогда я была совсем другой, – пожала плечами Виктория. – И больше не собираюсь тебя целовать, Тристран Тёрн.
– Если не хочешь целоваться просто так, выходи за меня замуж, – выпалил Тристран.
На холме воцарилось молчание, только шумел октябрьский ветер. Потом тишину нарушил звенящий звук: это смеялась от удовольствия весьма польщенная девушка, первая красавица Британских островов.
– Замуж? За тебя? – спросила она, перестав смеяться. – С чего бы мне выходить за тебя замуж, Тристран Тёрн? Что ты можешь мне дать?
– Что я могу? – воскликнул юноша. – Если хочешь, ради тебя, Виктория Форестер, я отправлюсь в Индию и привезу тебе слоновые бивни, и жемчужины с ноготь большого пальца, и рубины размером с голубиное яйцо! Или уплыву в Африку и привезу оттуда алмазы величиной с крикетный шар, а еще отыщу исток Нила и назову его в твою честь! Я поеду в Америку, в Сан-Франциско, на золотые прииски, и не вернусь, пока не добуду столько золота, сколько ты весишь! Тогда я доставлю это золото сюда и сложу к твоим ногам. По твоему слову я доберусь до крайнего севера и буду убивать там огромных белых медведей, а их шкуры пришлю тебе.
– У тебя неплохо получалось, – сказала Виктория, – пока дело не дошло до белых медведей. Даже перебей ты их целую сотню, я все равно не стала бы тебя целовать, деревенский дурачок, мальчишка на побегушках! И замуж за тебя я тоже не выйду.
Глаза Тристрана сверкали в лунном свете.
Насчет опалов он был почти уверен. Виктория Форестер сжала его руку.
– И что же я буду делать с кенгуру? – спросила она. – Знаешь, нам надо бы поспешить, а то мои родители начнут волноваться, строить догадки – и наверняка придут к неправильным выводам. Потому что я не целовалась с тобой, Тристран Тёрн.
– Так поцелуй меня сейчас, – взмолился он. – Я что угодно отдам за твой поцелуй, влезу на любую гору, переплыву самую глубокую реку, перейду целую пустыню!
Юноша взмахнул рукой, широким жестом указывая на деревню Застенье под холмом и в ночное небо над головой. В созвездии Ориона, низко над восточным горизонтом, ярко вспыхнула и упала звезда.
– Ради твоего поцелуя и дабы добиться твоей руки, – велеречиво изрек Тристран, – я готов принести тебе эту упавшую звезду.
Он вздрогнул от холода. Тонкое пальтецо продувалось насквозь, и было уже совершенно ясно, что поцелуя Тристрану не получить. Такая незадача ставила его в тупик. У мужественных героев «сенсационных романов» никогда не возникало проблем с поцелуями.
– Ну хорошо, давай, – сказала Виктория. – Если сумеешь, я согласна.
– Что? – не понял Тристран.
– Если ты принесешь мне звезду, – продолжала Виктория, – да, именно ту самую, что сейчас упала, а не другую, – тогда я поцелую тебя. Смотри, как удачно для тебя все складывается: не нужно ехать ни в Австралию, ни в далекий Китай.
– Что? – снова переспросил Тристран.
Тогда Виктория рассмеялась ему в лицо, отняла свою руку и зашагала вниз с холма к ферме отца. Тристран бросился ей вдогонку.
– Ты серьезно говоришь?
– Конечно. Настолько же серьезно, как ты – свои длинные речи о рубинах, золоте и опиуме, – отозвалась девушка. – Что вообще такое этот опиум?
– Его добавляют в микстуру от кашля, – объяснил Тристран. – Вроде эвкалипта.
– Да уж, звучит не особенно романтично, – усмехнулась Виктория Форестер. – Так что же, ты собираешься идти за обещанной звездой? Она упала где-то на востоке, вон там. – Девушка вновь рассмеялась. – Глупый мальчишка на побегушках! Все, на что ты годен, – это доставлять нам продукты для рисового пудинга.
– А если я принесу тебе упавшую звезду? – нарочито небрежно спросил Тристран. – Что я получу от тебя в награду? Поцелуй? Или руку и сердце?
– Все, что захочешь, – весело сказала Виктория.
– Клянешься?
Они уже были в ста ярдах от фермы Форестеров. Окна горели светом многих ламп, желтым и оранжевым.
– Конечно, – ответила Виктория и улыбнулась.
Тропинка к дому Форестеров по осени превращалась в сплошную грязь, намешанную копытами лошадей, коров и овец. Тристран Тёрн встал на колени в эту грязь, не жалея ни пальто, ни шерстяных штанов.
– Я принимаю твою клятву, – сказал он. Снова подул ветер с востока.
– Позвольте с вами распрощаться, моя леди, – изрек Тристран Тёрн. – Меня призывают неотложные дела на востоке.
Он встал, не замечая, что колени и полы пальто покрыты грязью, и низко поклонился девушке, сняв перед ней шляпу.
Виктория Форестер засмеялась над тощим мальчишкой, приказчиком из магазина, и хохотала она долго и весело. Тристран слышал за спиной серебряный звон ее смеха, пока спускался с холма.
Всю дорогу до дома юноша проделал бегом. Кусты ежевики вцеплялись в полы пальто колючими ветками, а какой-то зловредный сучок сбил ему шляпу с головы.
Наконец, запыхавшийся и грязный, он ввалился в кухню родительского дома на западном лугу.
– Ты только посмотри на себя! – воскликнула мать. – Что у тебя за вид? Как ты мог!
Сын лишь улыбнулся ей в ответ.
– Тристран, – сказал отец, который в свои тридцать пять лет оставался все таким же высоким и веснушчатым, хотя в коричневых волосах у него появились седые ниточки. – Ты что, не расслышал? С тобой разговаривает твоя мать.
– Папа, мама, извините, – сообщил Тристран, – но я сегодня вечером ухожу. Некоторое время меня не будет в деревне.
– Что за чушь! – отозвалась Дейзи Тёрн. – Никогда не слышала подобной белиберды.
Но Дунстан Тёрн внимательно посмотрел сыну в глаза и обратился к жене.
– Позволь мне с ним поговорить, – сказал он. Супруга бросила на него яростный взгляд, однако все-таки кивнула.
– Прекрасно! Меня одно интересует: кому придется зашивать пальто, порванное этим мальчишкой?
И она стремительно удалилась из кухни. Огонь в камине поблескивал зеленым и лиловым, с серебряными всполохами.
– И куда же ты идешь? – спросил Дунстан.
– На восток, – ответил его сын.
На восток. Отец медленно покивал. В Застенье было два востока – просто восток, то есть соседнее графство, и восток – по ту сторону стены. Дунстан Тёрн без лишних расспросов понимал, который восток имеет в виду сын.
– Ты собираешься вернуться?
Тристран широко улыбнулся.
– Да, конечно.
– Хорошо, – сказал его отец. – Тогда все нормально. – Он почесал нос. – Ты уже решил, как именно проникнешь за стену?
Тристран помотал головой.
– Думаю, как-нибудь само образуется. Если придется, я проложу себе дорогу силой.
Дунстан хмыкнул.
– Ничего подобного ты делать не будешь. Ты только представь, например, меня – или себя – на месте стражей! Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. – Он снова задумчиво почесал нос. – Иди собирай вещи и поцелуй маму на прощание, а я провожу тебя через деревню.
Тристран собрал дорожный чемоданчик, куда отправились и принесенные матерью запасы: шесть зрелых красных яблок и каравай хлеба домашней выпечки, а также круг свежего сыра. Миссис Тёрн почему-то не смотрела Тристрану в глаза. Он поцеловал ее в щеку и попрощался, после чего вышел за дверь в сопровождении отца.
Впервые Тристран стоял на страже у стены, когда ему исполнилось шестнадцать. Тогда ему дали всего одну инструкцию: задача караульного состоит в том, чтобы всеми возможными средствами не пропускать через отверстие никого со стороны Застенья.
Шагая рядом с отцом, Тристран дивился, что бы тот мог придумать. Может быть, вдвоем удастся одолеть стражей? А может, отец решил отвлечь их каким-нибудь хитрым способом, в то время как Тристран быстренько проскочит в брешь… А может…
К тому времени, как они дошли до стены, Тристран уже проиграл в воображении все возможные варианты – кроме того единственного, который случился на самом деле.
Тем вечером на страже у стены стояли Гарольд Кратчбек и мистер Бромиос. Гарольд, сын мельника, крепкий молодой парень, был на несколько лет старше Тристрана. Волосы мистера Бромиоса оставались все такими же черными и вьющимися, а глаза – зелеными, от него исходил аромат винограда и виноградного сока, ячменя и хмеля.
Дунстан Тёрн направился прямо к мистеру Бромиосу и встал перед ним. Тот переступал с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть.
– Добрый вечер, мистер Бромиос. Добрый вечер, Гарольд, – сказал Дунстан.
– Здрасьте, мистер Тёрн, – отозвался Гарольд Кратчбек.
– Добрый вечер, Дунстан, – сказал мистер Бромиос. – Надеюсь, у тебя все в порядке.
Дунстан подтвердил, что так оно и есть. Они немного поговорили о погоде и сошлись во мнении, что для фермеров она не слишком-то удачна и что судя по количеству ягод на тисах и падубах зима предстоит холодная и долгая.
Тристран, слушая их разговор, едва не лопался от нетерпения, но старательно держал язык за зубами.
Наконец отец перешел к делу.
– Мистер Бромиос, Гарольд, если не ошибаюсь, вы оба знакомы с моим сыном Тристраном?
Тристран нервно приподнял свою шляпу.
И тут отец сказал нечто совершенно непонятное:
– Думаю, вы оба знаете, откуда он пришел.
Мистер Бромиос молча кивнул.
Гарольд Кратчбек ответил, что люди разное говорят и вряд ли хотя бы половина пересудов заслуживает внимания.
– Так вот это правда, – объяснил Дунстан. – И теперь пришло ему время вернуться обратно.
– Все дело в звезде… – начал было Тристран, но отец знаком велел ему замолчать.
Мистер Бромиос потер подбородок и взъерошил пятерней свои черные кудри.
– Хорошо, – сказал он наконец. После чего развернулся к Гарольду и тихо поговорил с ним. Тристран не расслышал ни слова.
Отец вложил ему в руку что-то маленькое и холодное.
– Что же, ступай, парень. Ступай и возвращайся со своей звездой, и да хранит тебя Господь и все Его ангелы!
Мистер Бромиос и Гарольд Кратчбек, стражи ворот, расступились, пропуская молодого человека.
Тристран шагнул через отверстие меж каменных глыб стены – и оказался на лугу по ту сторону.
Оглянувшись, он увидел троих мужчин, обрамленных аркой прохода, и снова подивился, почему ему так просто позволили пройти.
Держа в одной руке чемоданчик с поклажей, а в другой – вещицу, которую дал ему отец, Тристран Тёрн зашагал вверх по пологому склону, по направлению к лесу.
Он шел, и ночной холод с каждым шагом будто бы слабел. Уже оказавшись в лесу на вершине холма, Тристран вдруг с изумлением заметил, что в просвет меж ветвей прямо на него светит яркая луна. Юноша был немало удивлен, потому что луна вообще-то села уже час назад; и удивился вдвойне, осознав, что зашедшая луна была узеньким серпом, а сквозь ветви на него светит полный золотой диск.
Вдруг холодная вещица в его кулаке тонко зазвенела хрустальным мелодичным звоном, будто колокола крохотной стеклянной церквушки. Тристран раскрыл ладонь и поднял отцовский подарок к свету.
Это был подснежник, целиком сделанный из стекла.
Лица коснулся порыв теплого ветра, принесшего запах мяты, смородиновых листьев и спелых, сочных слив. Тристран впервые понял, как удивительно все, что с ним происходит. Он шел по Волшебной Стране в поисках упавшей звезды, не имея ни малейшего представления, где и как ее искать – и вообще что делать, когда силы иссякнут. Юноша оглянулся, не зная, увидит ли он когда-нибудь еще горящие за спиной огоньки Застенья, уже едва заметные в тумане, но все такие же манящие.
И понял, что, если он развернется и пойдет обратно, никто никогда его за это не упрекнет – ни отец, ни мать; и даже Виктория Форестер при следующей встрече не станет смеяться над ним и обзывать мальчишкой на побегушках и отпускать шуточки о том, как трудно искать упавшие звезды.
Мгновение он колебался.
Но потом подумал о губах Виктории, о ее серых глазах, о том, какой серебристый у нее смех, распрямил плечи и вставил хрустальный подснежник в петельку для верхней пуговицы, теперь уже расстегнутой. Слишком невежественный, чтобы бояться, и слишком юный, чтобы благоговеть, Тристран Тёрн зашагал по уже известным нам полям…
…в глубь Волшебной Страны.
Гермиона Грейнджер молодая ведьма семнадцати лет. В этом году Гермиона окончила школу магии Хогвартс в США, сдав все экзамены, молодая девушка получила самые высокие балы и теперь могла устроиться на работу в министерство магии в любой отдел, она получила много приглашений на собеседования. А могла и поступить в высшую академию волшебников, на любой курс, туда тоже звали самую талантливую ведьму столетия. Только вот Гермионе ничего этого было не надо, все мысли девушки были заняты одним человеком – Рональдом Уизли.
Рональд Уизли был другом детства Гермионы, они выросли вместе. Всю жизнь она любила Рона и всегда ему во всём помогала. Грейнджер, как вы уже поняли, хорошо училась, поступив в Хогвартс ещё ребёнком, она выполняла домашнее задание за себя и за Рона, а потом стала помогать и ещё одному мальчику, Гарри Поттеру, который стал их другом. Гарри, можно сказать, не так сильно наглел, поэтому обращался к Гермионе только когда действительно что-то не понимал или просто не мог найти ответ на вопрос в домашнем задании. А вот Рон, так привык, что его умная подруга всё делает за него, что сам и не трудился вовсе. Девушка так любила Рональда, что с радостью выполняла за него все домашние задания.
Так проходил год за годом, Гермиона всё больше влюблялась в Рона, но она никак не могла понять, любит ли её Уизли или нет. Когда на четвёртом курсе, в Хогвартсе проходил турнир "Трёх волшебников", участвовать в нём приехали маги из Европы и Азии. Чемпионом от Европы стал болгарин Виктор Крам. Гермиона знала, что Крам хоть ещё учиться в школе, уже играет за сборную своей страны в квиддич. Друг так много говорил о Викторе, считал его лучшим ловцом в мире. Девушка никогда не любила квиддич, потому что боялась летать. На турнире "Трёх волшебников", она болела за Седрика Дигори, который представлял её школу и на Крама внимания не обращала.
Только Крам сам заставил Гермиону заметить его. Грейнджер всегда много времени проводила в библиотеке, чтобы хорошо учиться, выполнять домашние задания за своих друзей надо было много читать. В библиотеке всегда было тихо, библиотекарша никогда не позволяла никому шуметь. Но это правило было нарушено, когда Крам стал ходить в библиотеку, сам он не шумел, брал книги садился и читал, а вот его поклонницы, которые ходили за ним по пятам, вставали за стеллажами и начинала перешёптываться, обсуждая своего кумира. Грейнджер долго терпела, а потом просто брала нужные книги и уходила в гостиную своего факультета. После Гермионы, всегда уходил и Виктор. Так продолжалось день за днём, пока ученикам не объявили, что перед рождественскими каникулами будет "Цветочный бал".
Когда Гермиона узнала об этом, она была уверена, что на бал её позовёт возлюбленный, но прошла неделя, а Уизли даже намёка не сделал подруге, что хочет позвать её на бал.
Расстроенная Гермиона сидела в библиотеке, когда туда пришёл Виктор, его поклонницы ещё не успели здесь появиться и пока было тихо. Неожиданно для Грейнджер Виктор подошёл к ней и пригласил пойти с ним на "Цветочный бал". Девушка от неожиданности сразу согласилась, Крам широко улыбнулся, а когда увидел своих поклонниц, шепнул, что они потом поговорят и отошёл от девушки. Грейнджер рассеяно улыбнулась, взяла книги и ушла из библиотеки.
Шок от случившегося в библиотеке долго не покидал Гермиону, она бродила по школе, пока не нашла тихое место, на восьмом этаже школы, она села около окна и задумалась, что ей теперь делать. Рядом с Грейнджер присела её подруга, младшая сестра Рона Джинни. У Гермионы подруг не было, она только Джинни и могла назвать почти подругой, недолго думая Грейнджер всё поведала младшей Уизли, о том, что сейчас случилось в библиотеке.
– Ничего себе, – ахнула Джинни. – Сам Виктор Крам пригласил тебя, ты правильно сделала, что согласилась, даже не сомневайся в этом.
– Да я и не сомневаюсь, просто это так неожиданно, – призналась Гермиона.
– Ещё бы, ты знаешь, какие девушки бегают за Крамом? – стала быстро рассказывать последние сплетни Уизли. – Все красавицы школы, начиная от седьмого курса и заканчивая моим курсом. Ты ведь знаешь, что у некоторых моих однокурсниц, уже так фигуры сформировались, в отличие от меня, – Джинни опустила голову и посмотрела на свою плоскую грудь. – Я даже слышала, как в туалете девушки обсуждали, как бы подлить Краму в еду приворотное зелье, а некоторые девушки говорили, что не раз предлагали Виктору разные сладости, он вроде бы брал их, но потом не бегал за девушками и не вёл себя, как влюбленный дурак. Я когда это услышала, сразу подумала, что Крам уже давно известная личность, он точно знает, что нравиться девушкам и понимает, как они будут пытаться его заполучить, поэтому не будет есть, то чем они его угощают.
– Я тоже так думаю, по-моему Виктор не дурак, – сказала Гермиона. – Не просто так, ведь он проводит много времени в библиотеке.
– Я представляю, как завтра все удивятся, когда ты скажешь, что идёшь на бал с Крамом, – предвкушающим тоном произнесла Уизли. – Это будет сенсация.
– Нет, я не хочу, чтобы все заранее знали, с кем я пойду на бал, – возразила Грейнджер.
– Ты права, лучше об этом никому не говорить, – тут же, согласилась Джинни. – До бала ещё три недели, за это время все привыкнут к этой мысли и тогда вы с Виктором никого не удивите. А вот если это будет секретом, то тогда, на балу вы произведёте фурор, все потом только о вас и будут говорить. Гермиона, всё-таки ты гений, так только ты могла придумать.
Младшая Уизли, ещё что-то говорила о поклонницах Виктора, но подруга перестала её слушать. Грейнджер думала только о Роне, ей надо было произвести на него впечатление. Гермиона читала не только книги для учёбы, но и любовные романы. Поэтому она знала, чтобы произвести впечатление на мужчину который тебе нравиться, а в нашем случае на парня, надо вызвать у него ревность. Надо показать себя во всей красе, а самое главное, прийти куда-то с другим парнем и чтобы тот, которому ты так хочешь понравиться, посмотрел на тебя с другой стороны.
Джинни полностью поддержала подругу и сохранила её тайну, только она не знала, что Грейнджер, хочет произвести впечатление на её брата. Младшую Уизли тоже пригласил на бал, однокурсник Гермионы. Когда это случилось, Грейнджер заметила, что подруга без особой радости приняли предложение Невилла Лонгоботтома. Гермиона поняла, что от другого парня, ждала приглашения Джинни, но от кого же? Этот вопрос Грейнджер, пока задать не решилась, решив подождать с этим, сначала надо разобраться с балом.
Оказалось, что получить приглашение на "Святочный бал", это не самое трудное. Многие девушки думали, всё меня пригласили, теперь я могу ходить довольная и с сочувствием смотреть на тех несчастных, кого не позвали. Гермиона, была одной из тех представительниц прекрасного пола, которая тоже так думала. Пока не пришло время идти покупать платье и туфли, думать какую надо сделать причёску. Подготовка к балу закалила Гермиону, после этого она всегда знала, как надо одеваться на торжественные мероприятия. Но тогда, такого опыта у девушки не было, они с Джинни вместе получали его.
Грейнджер и Крам по-прежнему виделись в библиотеке, только там они не разговаривали друг с другом. Виктор посылал девушке письма, они встречались на улице и ходили гулять, делали это в выходные и уходили туда, где их никто не мог видеть. Крам был очень рад, что девушка, которую он пригласил на бал, понимает, что ему надоело всё это внимание к его персоне, поэтому им так нравилось гулять, как можно дальше от посторонних глаз. Только одна Джинни знала, где в выходные пропадает её подруга, она никому ничего не говорила, хотя мало кто и спрашивал.
Виктор много рассказывал Гермионе о Болгарии, как он любит свою страну, как ему нравиться играть за сборную в квиддич. Но вот чемпионат по квиддичу в Болгарии не самый сильный. Крам сказал по секрету Гермионе, что ему уже не раз команды из разных стран Европы и США предлагали хорошие контракты. Виктор хочет согласиться, на один из таких контрактов, надо только окончить школу и тогда спокойно можно будет заняться своей карьерой. Гермиону квиддич, не сильно интересовал, но она всё равно слушала, говорить о контрактах, странах и командах, где будет играть Крам, было интересней, чем о самой игре.
За два дня до "Святочного бала", случился один инцидент. Гермиону пригласил на бал Рон, он был уверен, что его подругу никто не позвал, он ей так и сказал. Девушка сильно обиделась на Уизли и сказала, что её давно пригласили и она сказала "Да". Рон не поверил подруге, она обиделась еще больше и они поссорились.
Уже на утро Грейнджер и Уизли вели себя, как ни в чём не бывало, будто они и не сорились. Гермиона посчитала, что всё-таки хорошо, что Рон пригласил её, пусть старый друг пока не видит в ней девушки, но скоро это измениться. В этом она не сомневалась, особенно когда Уизли увидит её в шикарном платье, с красивой причёской и макияжем.
Утро в день бала выдалось для всех девушек Хогвартса, напряжённым. Джинни и Гермиона готовились к празднику вместе, они помогли друг другу наложить макияж и с помощью магии сделали красивые причёски. Грейнджер заметила, что её подруга, пребывает не на седьмом небе от счастья, как многие другие девушки. Пока Гермиона думать об этом не стала, она продолжила готовиться к "Святочному балу".
К вечеру две подруги были готовы, теперь они могли спокойно идти к своим кавалерам.
В одном из сеансов рассматривали взаимоотношения с мужчиной. Решили расторгнуть прошлые контракты. Это неполный список того, что нашли.
Пообещала в прошлой жизни всегда быть вместе. Юноша и девушка. Большой любви нету, есть юношеское очарование и легкая привязанность. По молодости было дано обещание без осознания того, что именно было обещано. В таком возрасте невозможно осознать всю полноту этого действа. Не было понимания, что такое навсегда. Прошу прощения за свое опрометчивое обещание, говорю, что не осознавала и не понимала, что именно обещаю и что не могу исполнить обещанное. Возвращаю ему его кристаллик и забираю свою часть. Благодарю за полученный опыт, благодаря этому контракту. Прошу прощения, что не смогу быть с ним навсегда. Возвращаем друг другу наши обещания и без обид расторгаем контракт. Мужчина, с которым были связаны обещанием, с облегчением вздыхает. Рад, что теперь свободен и мы вместе уже не навсегда) Его тоже связывало чувство долга и необходимость быть со мной навсегда. Обмениваемся безусловной любовью и в этом моменте мы счастливы.
Война, поле битвы, много убитых. Я старая черная ведьма. Иду по полю в поисках тел для магических ингредиентов. Нахожу на поле боя раненного мужчину. Он не хочет умирать и просит меня исцелить его. Как настоящая ведьма в качестве платы за лечение забрала у него половину души. Это половинка мне служит на побегушках. Прошу прощения у этой половинки, что отделила от остальной души. Понимаю, что не надо было этого делать. Вижу, что если б тот мужчина умер на поле боя, все сложилось бы гораздо лучше. А так он воплощался в дальнейшем и развивался только половинкой своей души. Переносимся обратно на поле боя.
Помещаю отделенную половинку рядом с раненым телом. Прощу прощения у мужчины, что забрала эту половинку, говорю, что не надо было этого делать. Объясняю, что умирать не страшно, просто сейчас пришел его час. Объясняю, что наша сделка была в общем-то неправомерной, но опыт проживания с половинкой души тоже имеет ценность и чтоб он от него не отказывался. И отделенная половинка тоже получала своеобразный опыт служения. Благодарю его, забираю все свое из половинки, возвращаю тот опыт, которые он недополучил благодаря мне. Желаю ему восстановить свою целостность. Нейтрализуем наш контракт.
Древняя восточная цивилизация. Я мужчина в расшитым золотом халате и богато украшенном тюрбане. Телосложение плотное, лоснящееся жиром лицо, умасленные курчавые волосы. Судя по всему, я ростовщик. Забираю у бедняка крупный красный камень, судя по всему рубин. Этот камень - семейная реликвия, что-то связанное с его Родом. Камень - это последнее, что у него есть. Назначила ему цену за камень несоизмеримо меньшую реальной стоимости. Вижу, что на самом деле камень это забирать вообще было нельзя, это связь с его Родом. Возвращаю бедняку камень, говорю, чтоб камень спрятал и никому никогда не отдавал, говорю про связь камня с Родом (бедняк не в курсе). Вижу, что у него и так дела наладятся без продажи камня. Урожай созреет или так деньги придут, но дела пойдут. На этом наш контракт расторгнут.
Юноша и девушка. Жених и невеста, но любви нет. Есть некое очарование у юноши. Девушке вообще фиолетово. Парень уходит в военный поход. Сцена прощания. Девушка обещает его ждать, хотя в душе понимает, что ждать его не хочет и вообще он ей совсем не нужен. Но обещание дает из вежливости, неискренне. Неловко сказать ему, что не любит и отпустить с легким сердцем. Для расторжения этого контракта объясняю молодому человеку, что между нами нет любви, а лишь очарование, которое быстро пройдет.
Давай не будем ничего обещать и иди в свой поход свободным. И я буду жить свободно, не связанная обещаниями. Если будет суждено нам быть вместе, то потом вернемся к этому разговорю, когда поход закончится. И отпустила его.
Вижу, что после похода они все же были вместе, поженились. Любви не было, но было уважение и взаимовыгодное партнерство. Отличие от первоначального варианта в том, что над ними не довлело обещание и их брак был по свободному выбору, а не по обязательствам. Не было сомнений и терзаний на тему, как сложилась бы жизнь, не дай она этого обещания. Контракт нейтрализован.
Летняя ночь, озеро. Рядом костер, гуляет молодежь. Я девушка. Сижу на камне в растерянности. Опять чего-то пообещала. Осознаю, что во всех рассмотренных ситуациях не вижу последствий данных обещаний и даже не думаю об этом. Раздаю легко, не думая о последствиях своих слов и своей ответственности. Легко брякнула и забыла, а в вечности это осталось. Не осознаю, что мне за это отвечать и разгребать последствия.
После этого сеанса ушло чувство, что я должна оставаться в отношениях и вообще что-то здесь должна. Появилось осознание, что я в них нахожусь добровольно по собственному желанию, что никто не держит и в любой момент я могу их закончить. Ушло негативное отношение к мужчине, когда я думала, что он меня удерживает и вообще мешает моей свободе
УПД по теме развития пар и отношений из недавних комментариев:
Союз на то и союз, чтоб на взаимовыгодных условиях быть.
Но назначить одного донором, а второго пожизненным потребителем - это вредительство энергетичному!
Это значит - он обязан свои избытки тратить на поддержку партнёра. Уйдёт от такого давления генератор тепла... Ведь ему тоже иногда бывает не жарко, бывают разные периоды жизни.
А холоднорукий партнёр будет ждать и требовать "согреть" (читаем - слить энергии) ... и давить/упрекать/шантажировать энерго-насыщенного.
Это частая схема сожительства. Но отнюдь не счастливая, а вынужденная, по привычке или от безысходности...
У каждого партнера и вообще человека есть внутренние программы, установки, которые будут создавать декорации для своей реализации. И разбираться надо именно с ними, почему они затребовали именно такого своего проявления, что там такое в подсознании сидит, что требуется слив и ограничение в своем развитии, в своем проявлении, как существа. Потому что, если не разобраться с этими глубокими установками, то можно бесконечно менять партнеров и условия жизни, но они все равно приведут к первоначальному положению дел.
А когда изменение начинает один партнер, а другой продолжает просто быть, со своими заморочками в сознании, то, если они сохраняют пару, тому другому, который просто есть, придется демонстрировать это свое «есть» еще сильнее и мощнее. Потому что этого будет требовать баланс, т.к. пара - это единая система, которая вещает нечто в пространство. И без взаимного понимания, что именно они будут выдавать в пространство, а односторонняя перемена у кого-то одного, приведет к еще большему перекосу у другого, чтобы сохранить прежнюю общую константу.
Реальность многомерна, мнения о ней многогранны. Здесь показана лишь одна или несколько граней. Не стоит принимать их за истину в последней инстанции, ибо , а у каждого уровня сознания и . Учимся отделять наше от не нашего, либо добывать информацию автономно)
ТЕМАТИЧЕСКИЕ РАЗДЕЛЫ:
| | | | | | | |
Марти Берд (Джейсон Бейтмен) - независимый финансовый консультант, который добросовестно пашет на благо своей семьи: любимой жены и двоих детей, старшей дочери в стадии бунтующего подростка и слишком задумчивого младшего сына. Это была бы самая стандартная история о семье из среднего класса, с мертвыми диалогами и ссорами за ужином, отсутствием взаимопонимания, ипотекой и вечными счетами в конвертах. Но есть один нюанс: Марти и его партнер уже несколько лет отмывают деньги для одного вспыльчивого человека из мексиканского наркокартеля. А Венди, жена Марти, изменяет ему с каким-то седым мужичком, о чем наш герой узнает из присланного ему на почту видео, которое наблюдает с невозмутимым выражением лица.
Дальше происходит традиционный сюжетный твист – и Марти, чтобы спасти себе и своей семье жизнь, приходится перебираться в Озарк, курортное местечко в американской глуши в штате Миссури, которое только на рекламных проспектах выглядит раем на земле. На деле же это обыкновенная провинция, пристанище реднеков, где местные жители и слышать ничего не желают (поначалу) о каких-то заумных финансовых махинациях, которые предлагает им Марти. Дело в том, что одним из условий выживания Марти было его же опрометчивое обещание мексиканскому наркобарону отмыть 500 миллионов долларов грязных денег в течение пяти лет. Только на месте он понимает, что это будет, мягко говоря, трудновыполнимая задача.
Итак, «Озарк» с его типичной завязкой поначалу кажется каким-то плохим клоном «Во все тяжкие» и второсортным продуктом золотого века кабельного телевидения, подарившего нам «Клан Сопрано» и «Безумцев». Историю о белом мужчине, волей судьбы превратившемся в антигероя, который совершает не самые моральные поступки в угоду собственной истине, уже затерли до дыр. Да и нет, казалось бы, в главном герое какой-либо «сложности», которая была у того же Дона Дрейпера с его ворованным прошлым или любителя уточек Тони Сопрано, исправно посещавшего запрещенного мафиозными правилами психоаналитика. Марти – обыкновенный пахарь, у которого хватит самообладания немного заступить за линию, но вряд ли он обладает тем антигеройским шармом, создающим культ и вызывающим восхищение. Ну а когда в «Озарке» начинаются совсем уже неприкрытое цитирование первоисточников (например, труп в бочке с кислотой из «Во все тяжкие»), кажется, что этот сериал обречен.
Для того чтобы все эти неприятные дежавю и сравнения с другими антигеройскими сериалами (не в пользу «Озарка») закончились, нужно выдержать хотя бы три-четыре эпизода. Да, мы все это уже видели в самых разных вариациях. Но задача этого сериала вовсе не в каком-то «новом взгляде на привычную историю». Нет, создатели совершенно сознательно эксплуатируют жанровые находки своих предшественников, но делают это без кричащей новизны, а бережно и с огромным уважением к оригиналу. И таким образом на наших глазах вырастает не просто ряд «хороших новых сериалов», а некая телевизионная традиция, школа, если угодно. «Озарку» и не нужно гнаться за чем-то радикально свежим, ломать устоявшиеся правила.
Ритм сериала оказывается до боли знакомым, в него вливаешься и не успеваешь даже опомниться, как первые серии проходят на одном дыхании. То тут, то здесь привычные штампы и детали вдруг начинают играть новыми красками: по большому счету антигероем в «Озарке» оказывается не только Марти, отмывающий деньги мафии, а многие, с кем он имеет дела; тихий и скромный сын главного героя вдруг начинает интересоваться мертвыми животными и огнестрельным оружием. Сериал по очереди прикидывается то драмой о вынужденном преступнике (как «Во все тяжкие»), то историей о безнадежном браке, который потихоньку возрождается благодаря совместному приключению (кивок в адрес «Американцев»), то вообще через ряд любопытных второстепенных персонажей берет ориентиры куда-то в сторону «Прослушки», грандиозного эпоса о том, что каждый из нас крутится как может.
Конечно же, второго Уолтера Уайта не будет больше никогда. Попытки его искусственно придумать гарантированно закончатся провалом. Но «Озарк» не пытается использовать формулу этого (и других) сериала – это, скорее, история о поколениях, учителях и учениках. На наших глазах зацементировалась в вечности одна из лучших декад за всю историю телевидения и сериалопроизводства. А то, что мы видим сейчас – это уважительное наследование и лишнее подтверждение тому, что мы были современниками великой истории.
Если вы скучаете по «Во все тяжкие», пересмотрите его. «Озарк» – это эпоха и мир, в котором, если угодно, ученики Хайзенберга и Тони Сопрано вдруг обнаружились по всему миру. И пусть их истории развиваются не в таких крутых сюжетных виражах, они тоже заслуживают внимания. Потому что каждый человек – звезда.
Читайте нас у
Telegram